Только пальчиком махни…

Аполлон Григорьевич изучил повадки друга, как пасечник изучает поведение пчел. Стоит зазеваться, как покусают, и медом не угостят. Язык Ванзарова был хуже пчелиного жала: ранил в самый мозг. Такой уж скверный характер. Но Лебедев привык. И уже не мог обходиться без него.

Хотя по лицу Ванзарова ничего нельзя было понять, Лебедев догадался: дело серьезное. Не до шуточек сейчас. Потому предложил для поднятия духа пропустить по рюмочке «Слезы жандарма» – изумительного вещества, изобретенного криминалистом. Действовала «слеза» безотказно, точный рецепт хранился в тайне. Ванзаров отказался.

– Помните юношу, который стрелял в своего покровителя и забыл об этом? – спросил он, устраиваясь на лабораторном столе. По-свойски и бесцеремонно. Что позволялось только ему.

– Ну, поразите, – ответил Лебедев, привычно ожидая чуда. Он так и не разучился искренне поражаться фокусам, которые порой демонстрировал Ванзаров. Но психологику беспощадно отрицал.

– Стрелял некий Сверчков. Училище правоведения окончил с отличием, а стрелял бездарно. Зато в помещении Окружного суда покушался на господина Бурцова…

Услышав, что в неприятеля стреляли, Лебедев не обрадовался.

– Зачем мне это знать? – сухо спросил он.

– Около часа назад я подверг Сверчкова сеансу гипноза, чтобы выяснить, кто так основательно вывернул ему мозги…

– Погорельский постарался?

– Обратиться к нему я не мог, – ответил Ванзаров.

– Понимаю: доктор немного сумасшедший. Но ему простительно… Кто согласился?

– Герман Калиосто.

Как и следовало ожидать, Аполлон Григорьевич реагировал бурно. Заявил:

– А почему бы не спросить у самого Месмера или бога сна Гипноса?[15]

– Месье Калиосто провалился на показательном выступлении в журнале «Ребус», – ответил Ванзаров. – А в номере гостиницы явил исключительные способности к гипнозу…

Лебедев достаточно хорошо знал своего друга, чтобы не заметить мелкую ловушку: его буквально тыкали в очевидный парадокс.

– Чем же Калиосто вас так поразил? – не без зависти спросил он.

– Сверчков был введен в транс вот так… – Ванзаров щелкнул пальцами. – Рассказал все: что не любит Бурцова, мечтает занять его место и тому подобное…

– Хороший мальчик, он мне нравится…

– Ответил на все вопросы, кроме одного…

– Ну не томите, что за манера!

– Кто надоумил его стрелять. Даже под гипнозом Сверчков уверен, что не стрелял.

– Умный юноша, далеко пойдет, – сказал Лебедев и опомнился: – Так чем же вы хвастаетесь?

Ванзаров покрутил реторту, на стенках которой осел нагар.

– С забывчивостью не все просто, – сказал он.

– Полагаете?

– Бурцов послал Сверчкова в кружок спиритов, чтобы негласно выяснить обстоятельства смерти Серафимы Иртемьевой, случившейся полтора года назад…

Хватило нескольких секунд, чтобы картотека преступлений в голове Лебедева выдала результат:

– Не было такого убийства.

– Ваш друг доктор Погорельский поставил смерть от естественной причины, а пристав Вильчевский дело не завел.

– Ну, это известный… – тут Лебедев использовал выражение не для дамских ушек.

– Хотите знать причину, по которой Бурцов начал негласное расследование? – спросил Ванзаров, не ожидая согласия. – Дочь Иртемьева на спиритическом сеансе узнала, что мать не умерла, а ее убили. Только невидимые доносители не пожелали указать убийцу…

Аполлон Григорьевич просто не мог поверить. Как бы ни относился он к судебному следователю, нельзя было отрицать, что Бурцов отличный чиновник. И дело свое знает.

– Бурцов клюнул на эту глупость?

– У него не было выбора. Дочь Иртемьева вышла замуж за… – Тут Ванзаров произнес фамилию, какую следовало произносить шепотом.

Великий криминалист даже присвистнул.

– Ну, попал следователь, – без всякой злобы вынес он вердикт и тут же сообразил: – И вас втянул? Как же вы-то согласились, друг мой? Вы же на три шага вперед видите – и так вляпались! Ну и ну…

Отвечать Ванзарову было нечем. Но он все равно ответил:

– Полагаю, смерть Иртемьевой и поступок Сверчкова связаны…

– Бурцов воду мутит?

Ванзаров не выразил согласия.

– На это вроде бы указывают следы: пули ушли в потолок кабинета, – ответил он.

– Так и знал! – И Лебедев легонько двинул кулаком по лабораторной столешнице. Колбы и пробирки жалобно звякнули. – Не может без подлости. Устроил провокацию, а мальчишка ловко врет…

– Вашему аргументу недостает логического звена, – сказал Ванзаров, глядя в окно, за которым плескалась речка Фонтанка и темнел Инженерный замок.

Спрашивать не следовало «какого еще звена?». Лебедев знал, что у Ванзарова сейчас куда лучший собеседник – он сам. И не ошибся.

– Сверчков наивен: на спиритическом сеансе спрашивал, кто убил мадам Иртемьеву. Согласится на что угодно. Но зачем Бурцову провокация? Чего он добивается? При этом Сверчков не умеет врать совсем, а про выстрелы у него получается великолепно.

– Да, задачка, – ответил Аполлон Григорьевич, чувствуя, что организм требует «Слезу жандарма». – Что нам скажет на это психологика?

Ванзаров соскочил со стола и отряхнул сюртук.

– Человеческие поступки всегда направлены на удовлетворение желаний, – ответил он. – Такая простая истина, что ее тяжело разглядеть.

Лебедеву не хотелось разглядывать свои поступки. Ничего интересного. А про поездки к актрисам и так понятно.

– И что вы будете делать, друг мой?

– Остается запросить невидимые силы, кого они считают убийцей мадам Иртемьевой. Ну, или ее саму. Как повезет…

Опять Лебедев не мог разобрать – над ним изящно подтрунивают или в самом деле Ванзаров сошел с ума.

– Может, лучше эксгумация? – предложил он.

– Разрешение господин Иртемьев не даст.

– Почему?

– Он может спросить свою жену на спиритическом сеансе, кто ее убил. Но ведь не спрашивает…

Аполлон Григорьев хмыкнул и полез за «Слезой жандарма». Чтобы смыть привкус спиритизма из души. Ванзаров нехотя отказался. Входить в общение с неведомыми силами лучше с ясной головой.

Гостиная преобразилась. Мягкую мебель сдвинули к стенам, середину занял раздвижной стол, на котором лежал бумажный лист с алфавитом, а над ним торчал подсвечник на одну свечу. Одиннадцать стульев расставили вокруг. В углу комнаты на чайном столике красовался самовар с пузатым чайником, горкой чашек, печеньем, розетками с вареньем и шербетом. Шторы плотно задернули. Бюст Вольтера возвышался на своем шатком пьедестале.