– Вот! Свет!

– Я тоже вижу!

– Что-то вроде молнии проскользнуло…

– Тише, господа, спокойней…

– Сегодня так быстро началось…

– Иона Денисович силен…

– Видите, видите, точечный свет…

– И вспышки…

Со всех сторон раздавались голоса. Ванзаров не видел ничего. Он старался не смотреть на свечу, чтобы глаза привыкли к темноте. В ней не было ничего, кроме темноты и смутных силуэтов сеансеров. Быть может, рациональное сознание, как пугало ворон, гнало от Ванзарова неопознанные явления. А ему так хотелось увидеть хоть что-то. Чтобы рассказать Лебедеву. Явления показывались кому угодно, только не ему.

– Говорить…

Голос Иртемьева, слишком глухой и натянутый.

– Алфавит, господа, подайте лист, – попросил Прибытков.

Под свечкой проявился Клокоцкий и сдвинул лист. Редактор поставил на него карандаш вертикально, упираясь пальцем в тупой конец и уткнув грифель в букву «А».

– Спрашивайте, господа! – Ванзаров узнал голос доктора.

– Кто говорит с нами?

Прибытков начал медленно двигать карандашом мимо букв. На «Л» раздалось три щелчка. Звук был сухой и неживой, так пальцами не щелкнуть. Он тут же перевел на «И», затем на «З» и на «А».

– Это Лиза… Лизонька Прибыткова. – Голос редактора заметно дрогнул. – Ты здесь, Лиза?

Раздалось три щелчка. Затем еле слышный хлопок и сразу металлический стук.

– Какая сильная манифестация! – кажется, проговорил доктор.

– Несомненно она, – сказал Прибытков. – Лиза снова помогает нам… Ее талант теперь проявляется в новом качестве… Спрашивайте, спрашивайте, господа…

В темноте можно было различить мужские и женские голоса. Но и только. Ванзаров ждал, когда Сверчков задаст свой вопрос, но юноша помалкивал. Духу хватило лишь на то, чтобы пойти наперекор запрету.

Вопросы сеансеров были на удивление примитивные: где потерянная вещь, когда вернут долг, что будет с погодой. И тому подобное. Никто не спросил про куда более любопытное: есть ли жизнь после смерти и вообще, как там, за гранью нашей реальности. Вероятно, спрашивать о таком не разрешалось. Да и сами ответы были обтекаемы и бесполезны. Ванзарова подмывало спросить, как там дела у Сократа. Или передать старику привет.

– Лиза, ответь: среди нас есть зло? – напряженным голосом спросил Прибытков.

Ответ, который был прочитан по стукам, гласил: «зло с тобой».

– Лиза, ответь: зло рядом со мной?

Вопрос прозвучал остро: рядом с Прибытковым сидел Ванзаров. И хозяин дома, медиум. Вдруг кто-то из них окажется злом… За себя Ванзаров ручался…

Три стука. Пауза, один стук на неверной букве.

Три стука.

– З-л-о-в-е-з-д-е, – прочел Прибытков законченный ответ. Что было и без сеанса известно. Редактор не хотел отступать: – Лиза, ответь: из нас кто-то умрет?

Прозвучало три щелчка. Ответ однозначный: «да».

– Скажи, кто среди нас умрет?

– В-с-е, – собрал вслух буквы Прибытков.

Тут логика не могла не согласиться: действительно, умрут все. Рано или поздно. Такая новость вряд ли заслуживала сидения в темноте и общения с неведомыми силами. У Ванзарова буквально сняли вопрос с языка.

Ради чего пришел.

– Кто будет первым?

Было тихо. Только медиум тяжело застонал. Подождав, Прибытков повторил вопрос. Ответ не пришел. Зато Иртемьев что-то пробормотал.

– Пора делать перерыв… Иона Денисович устал…

Когда вспыхнул свет, Ванзаров зажмурился. И чуть-чуть приоткрыл глаза. Участники сеанса вставали, потягивались и переговаривались. Сам медиум довольно бодро встал, Прибытков пожимал ему руку и выражал восторг. Сеанс удался как нельзя лучше. Ванзаров глянул на соседа слева.

Сверчков привалился на спинку стула. Голова его лежала на плече, а из уголка рта стекала красная полоска.

– Доктор! Сюда! – закричал Ванзаров и первым оказался рядом.

Погорельский подбежал, опустился на колено, потрогал пульс, проверил зрачки.

– Простите… Он… Он… мертв…

Ванзаров развернулся к тем, кто добрался до чайного столика, и прочим, кто еще направлялся к нему.

– Господа, прошу всех оставаться на местах. Из гостиной выходить запрещено…

– Кто вы такой, чтобы тут командовать? – раздраженно спросил Прибытков.

– Сыскная полиция…

Пристав подумал, что его разыгрывают. Около десяти вечера прибежал городовой и сообщил, что в «Версале» опять кого-то убили. Вильчевский потребовал, чтобы ему не морочили голову. Но узнав, что вызывает сыскная в лице Ванзарова, не смог остаться в участке.

Когда пристав вошел в квартиру, то испытал острое чувство дежавю. Хотя подполковники армейской пехоты таким глупостям не подвержены и даже не знают, как они называются. Но куда деться от сравнений: та же гостиная, тот же стол со свечкой и листом, и господа все те же. Хозяин квартиры снова в расстроенных чувствах, а вокруг него держатся друзья.

Знакомой картине новизну придавал Ванзаров. Мало того, назвал жертву и обещал приставу дать кое-какие дополнительные разъяснения. Вильчевский наклонился над сидящим телом.

– Глупый юнец, что натворил, – с искренней жалостью проговорил он. – Стоило себя жизни лишать в таком возрасте… Года двадцать два, не больше…

– Двадцать три…

– Служит?

– Помощник судебного следователя по особо важным делам Бурцова.

Новость была не из приятных. Замучают участок и пристава. Хотя чего тут расследовать: дело очевидное. В правом виске пулевое отверстие, под правой рукой на полу уменьшенная модель браунинга[16]. Тут и городовой скажет: застрелился мальчишка, типичное самоубийство. А что выбрал такое общество – наверняка от несчастной любви. Наверняка не обошлось без чернявой красотки, что из кресла зыркает. Вильчевский приметил ее с того раза. Явно стерва. Но показания со всех надо снять тщательно. Чтобы потом господин судебный следователь не придирался. Пристав не сомневался, что Бурцов лично будет проверять смерть помощника. Как же иначе.

– Родион, запомнил, кто от него по правую руку сидел?

– Я, – коротко ответил Ванзаров.

Повезло так повезло. Дело, считай, закрыто, раз сыскная полиция в собственном лице засвидетельствует самоубийство. Пристав сурово прочистил горло.

– Нехорошо… Что ж, выстрела не слышал?

– Слышал… И удар браунинга об пол… Все слышали.