Вольф растерянно рассматривал билеты. Питер Цельмейстер смотрел на него с умильным выражением лица, потом переглянулся с Кобаком, затем с Абелем и снова уставился на Вольфа Мессинга.

– Одно небольшое обстоятельство, дорогой Вольф, – после паузы проговорил Абель. – В это путешествие вы отправитесь без меня.

– Как без вас? Что вы говорите, доктор? Как без вас?

– Очень просто. Вот Питер Цельмейстер – доктор психологии и профессиональный импресарио, человек в высшей степени порядочный, это мое личное поручительство. Надеюсь, вы ничего не имеете против этого человека?

– Да нет, конечно… – Вольф взглянул на Цельмейстера. – Но…

– А у меня все же семья есть, дорогой Вольф. – Абель поднял вверх обе руки. – Я все эти годы видел жену, дочь и сына от случая к случаю… И я хочу вернуться к своей медицинской практике. В общем, я хочу обратно в Варшаву.. честно говоря, устал общаться с ними при помощи писем… да и вы мне порядком надоели… Все! Я хочу в родную Варшаву..

– Я вас понимаю, доктор… – негромко произнес Вольф. – Я вам благодарен на всю жизнь… Если бы вы не нашли меня тогда в морге…

– Э-э, оставьте вы эти сантименты, Вольф, не люблю… – поднял руку Абель. – Пожелаем ДРУГ другу удачи – этого достаточно…

Варшава, 1939 год, немецкая оккупация

Поезд прибыл на Варшавский вокзал, и пассажиры быстро заполняли перрон, торопясь выйти в город. У здания вокзала в разных местах маячили фигуры немецких солдат с автоматами. Над крышей вокзального здания развевался красный флаг с черной свастикой.

– Мимо патруля пойдемте отдельно. Когда три человека вместе, они сразу прицепятся, – тихо сказал Цельмейстер. – Я пойду первым. Вольф, ты за мной… только на расстоянии…

Так они и пошли, держась друг от друга метрах в пяти-шести. У высоких дверей стояли трое солдат и фельдфебель. Солдаты рыскали глазами по сторонам, быстро ощупывая взглядами проходящих. Фельдфебель курил и смотрел прямо перед собой.

Надвинув шляпу на глаза, Цельмейстер спокойно прошел мимо солдат и вышел на привокзальную площадь.

Следом шел Мессинг. Он тоже надвинул поглубже шляпу и опустил глаза, глядя под ноги. Лева Кобак с тревогой следил за ним и за солдатами.

Вот один из солдат заметил в толпе Мессинга, какое-то беспокойство мелькнуло в его глазах, что-то в облике Мессинга показалось ему знакомым, но тут другой солдат окликнул его, и первый отвлекся, кивнул, достал из кармана зажигалку и протянул товарищу. Тот прикурил и вернул зажигалку. Мессинг в это время уже прошел мимо них и вышел на площадь.

Когда мимо солдат проходил Лева Кобак, фельдфебель узрел среди пассажиров подозрительного мужчину в черном плаще и темной шляпе и что-то резко приказал солдатам. Двое стремительно шагнули к мужчине, и один загородил дорогу, вскинул автомат:

– Аусвайс!

Мужчина вздрогнул, остановился, со страхом глядя на солдат, медленно полез во внутренний карман плаща. Потом взглянул в глаза солдату и вдруг выхватил пистолет и выстрелил ему прямо в грудь. Второй солдат нажал спусковой крючок автомата. Выстрел и автоматная очередь прозвучали почти одновременно, и почти одновременно упали солдат и мужчина в черном плаще. Потом раздались крики других солдат – они со всех сторон бежали к месту происшествия, стреляя поверх голов. Люди шарахались в стороны, многие падали на землю, закрывая руками головы.

– Идемте. Быстрее, – вполголоса проговорил Цельмейстер и быстро пошел с площади, сворачивая за угол.

Мессинг и Кобак поспешили следом за ним.

Стоял полдень, но улицы были пустынны, редкие прохожие торопились пересечь открытое пространство, опустив головы, скрывались в подъездах, в небольших магазинчиках.

Ревя моторами, по улице то и дело проносились мотоциклы с автоматчиками, грузовики с солдатами в кузовах, черные «опели» и «майбахи» с офицерами. Один из «маибахов», вероятно, вез крупное начальство. На его номере красовалась свастика, впереди машины шел мотоцикл охраны, и за машиной тоже ехал мотоцикл с двумя автоматчиками.

И вдруг «майбах» протяжно засигналил и резко затормозил. Передний мотоциклист услышал сигнал, но успел проскочить довольно далеко и тут же стал разворачиваться. Задний мотоцикл затормозил вплотную к автомобилю. А сам автомобиль остановился почти рядом со спешившими по улице Мессингом, Цельмейстером и Кобаком.

Передняя дверца «майбаха» распахнулась, и на мостовую выбрался человек средних лет, в черном эсэсовском мундире с серебряными погонами штандартенфюрера и в черной фуражке с черепом и костями на тулье. Он улыбался и, раскрыв объятия, двигался к Мессингу. Вольф с ужасом узнал в офицере Генриха Канариса.

Мессинг, Цельмейстер и Кобак остановились, смотрели на Канариса, словно парализованные.

– Пан Мессинг! Дорогой мой! А я вас по всей Европе ищу! Вот уж никак не думал встретить вас в Варшаве! Все же я везучий человек, пан Мессинг!

Он подошел вплотную к Мессингу, резко обнял его и похлопал руками в перчатках по спине и плечам. Мессинг демонстративно отстранился, поправил пальто.

– О, и пан Цельмейстер здесь! И пан Кобак, если не ошибаюсь. Ну ладно, с вами потом, господа. – Канарис вновь уставился на Мессинга, продолжая улыбаться. – Вы наверняка знаете, что фюрер назначил награду за вашу жидовскую голову? Сто тысяч марок, Мессинг, сто тысяч! И я их получу! Повезло, ничего не скажешь, крупно повезло! Что вы так страшно на меня смотрите, Мессинг? Вы же помните: ваши чары на меня не действуют… У меня психика покрепче вашей!

– Я рад за вас, – сказал Мессинг. – Хотя, насколько помню, вам всегда не везло… вы и играть по-настоящему никогда не умели.

– Да-да, я помню, как вы помогли мне. И поверьте, сердце мое до сих наполняет чувство благодарности, – продолжал улыбаться Канарис.

– И арестуете нас исключительно из чувства благодарности, – усмехнулся Мессинг.

– Я должен арестовать вас, пан Мессинг, ибо есть приказ о вашем аресте, – развел руками Канарис. – А я – солдат, и для меня приказ превыше всяких личных чувств.

В это время Цельмейстер, стоявший чуть в стороне и слушавший разговор, вдруг рванулся и стремительно побежал по улице к ближайшей подворотне. Солдаты растерянно смотрели ему вслед. Разговор начальника с Мессингом притупил их бдительность. В следующую секунду сорвался с места и побежал Лева Кобак.

– Стреляйте, болваны, что рты разинули?! – заорал Канарис и сам выдернул из кобуры вальтер, стал стрелять. Следом за ним, почти одновременно, нажали спусковые крючки автоматов солдаты.

Первым рухнул, сраженный едва ли не десятком пуль. Лева Кобак. Он был убит мгновенно. Кобак упал лицом вниз, вытянув вперед руки, словно хотел продолжить бег.

Цельмейстер почти добежал до спасительной подворотни, но пули достали и его. На бегу он споткнулся, ударился всем телом и лицом о булыжник и замер.