А за ним уже поднимались новые желающие. Одна дама оставила на столике жемчужное ожерелье, другая сняла с себя серьги, подумала и добавила к ним большой черепаховый гребень. Третья отстегнула золотой браслет, украшенный дорогими камнями. Седоволосый господин расстался с толстым бумажником из крокодиловой кожи.

Последним поднялся на сцену Генрих Канарис, достал визитку и карандаш, затушевал карандашом надписи на карточке, начертил три восклицательных знака и положил визитку на столик рядом с драгоценностями.

– Достаточно, господа, достаточно! – громко проговорил Цельмейстер. – Вы обеспечили господина Мессинга работой до позднего вечера!

Цельмейстер выдержал паузу, пока все не расселись за своими столиками, потом громко произнес:

– Прошу вас, господин Мессинг!

Вольф повернулся лицом к публике, улыбнулся и быстро пошел к сцене.

Поднявшись, он остановился перед столиком, оглядел груду драгоценностей.

– Пожалуйста, господин Мессинг, верните эти вещи их владельцам, – громко сказал Цельмейстер.

Вольф, глубоко задумавшись, смотрел на украшения, сложенные на столике, потом поднял голову и уставился в зал, потом – снова на ценности.

Зрители молчали в ожидании, все взгляды были устремлены на Мессинга.

Вот он взял со столика жемчужное ожерелье, бриллиантовое колье и золотые часы-луковицу и, медленно сойдя со сцены, двинулся по залу. Он подошел к столику, за которым сидела белокурая дама в белом платье и положил перед ней бриллиантовое колье. Дама всплеснула руками:

– Боже мой, как вы догадались? Вы, наверное, подсматривали?

– Мадам, нетрудно догадаться, что это колье может принадлежать только вам.

– Но почему?

– Оно так к лицу вам. И никому больше, – галантно улыбнулся Вольф.

Сидевший с дамой за столиком господин в светлом фраке покачал головой:

– Вы умеете не только делать фокусы, господин Мессинг. Вы еще умеете говорить убийственные комплименты.

– Благодарю вас. – Вольф подошел к другому столу и положил перед господином в темном фраке золотые часы с цепочкой: – Кажется, это ваше…

– Сногсшибательно… – пожевал пухлыми губами господин.

А Вольф уже двинулся дальше и положил перед дамой жемчужное ожерелье. Дама захлопала в ладоши:

– Браво, господин Мессинг, браво!

Вольф вернулся на сцену, собрал в горсть остальные драгоценности и теперь уже быстро перемещался среди зрителей, возвращая предметы роскоши владельцам. То и дело вспыхивали аплодисменты, пассажиры смеялись, изумленно закатывали глаза, восхищенно аплодировали.

Последним Вольф подошел к Канарису. Он сидел один и курил сигару. Перед ним стоял бокал с коньяком и чашка с кофе.

– Возьмите, пожалуйста, вашу визитку, господин Канарис.

– О-о, фантастично! Как вы догадались? – улыбнулся Канарис.

– Не валяйте дурака, – негромко проговорил Мессинг. – Я ожидал, что встречу вас на корабле, и это, признаться, меня совсем не обрадовало.

Канарис хотел что-то ответить, но Вольф повернулся и пошел через зал к сцене. Его сопровождали аплодисменты.

Черная ночь спустилась на океанские воды. Гроздья ярких голубых звезд нависали совсем низко, казалось, протяни руку – и дотронешься до них. Яркой маленькой гусеницей полз по маслянисто-черной глади океана лайнер. Тихо и мощно работали двигатели, и едва уловимая дрожь передавалась всему громадному телу корабля.

Вольф стоял на палубе и, облокотившись о поручни, смотрел в темную бездну. Порывами налетал теплый ветер, внизу глухо шумели и шуршали сонные ночные волны. Временами во тьме вспыхивали фосфоресцирующие голубые огни.

В нескольких метрах от Вольфа к поручням прислонился еще один полуночник, тоже любующийся ночной гармонией воды и неба… По палубе время от времени проходили гуляющие пассажиры, те, кому ночью не спится. Слышались негромкие разговоры.

Неожиданно из полумрака вынырнул Генрих Канарис и остановился рядом с Вольфом:

– Добрый вечер, господин Мессинг.

Вольф покосился на него, не ответил и отвернулся.

– Напрасно вы так враждебны ко мне, – усмехнулся Канарис. – Мы с вами одного поля ягоды… Оба спасаемся бегством из Европы. Вы – от войны, а я – от долгов…

– Не вижу сходства, – сухо ответил Мессинг. – И у меня нет никакого желания разговаривать с вами.

– Напрасно. Я слышал, вы всегда приходите на помощь людям, попавшим в затруднительное положение. А я как раз именно в такое положение и попал… Проще сказать, я попал в беду.

– Проигрались? – покосился на него Вольф.

– Не то слово, господин Мессинг. Я разорен. Я – нищий. И еще огромные долги. Если мои кредиторы найдут меня – убьют без промедления.

Вольф снова покосился на него, но ничего не сказал. Канарис помолчал и заговорил снова:

– Я прошу вас спасти меня, господин Мессинг. Я не могу ничем вас отблагодарить, я могу только просить. Вы знаете, я ведь из хорошей семьи, я был богат, вернее, мой отец был богат. Я из старинного рода Канарисов из Баварии. У отца имелись большие земли, пивоваренные заводы, лесопилки, животноводческие фермы… несколько родовых замков… картины Гойи, Тициана… старинные гравюры, старинное серебро и прочее, прочее…

– И вы все это проиграли?

Нет, не смог, – усмехнулся Канарис. – Подлый старик лишил меня наследства и все завещал моей младшей сестре. Мне он выделил мизерную часть, на которую я и должен был существовать. Но я проиграл все свое наследство дотла.

– На чем же вы разорились? На скачках? – спросил Вольф.

– И это тоже. А еще рулетка… и карты… Сначала мне чертовски везло. Я выигрывал везде! Стал богат, как Крез… Азарт пьянил, будоражил кровь, наполнял жизнь весельем и риском! Меня даже женщины интересовали постольку, поскольку мужчине нужна женщина. Но потом… судьба состроила мне отвратительную гримасу – я стал проигрывать… раз за разом…ив результате проиграл все… Стал брать в долг. Кредиторы давали. Верили – как же, молодой барон Канарис. Батюшка его несметно богат. И давали, давали… Пока не выяснили, что я нищий… – Канарис развел руками.

– Что и следовало ожидать.

– Я ведь барон Канарис… – Он опять усмехнулся, вынул из кармана золотую папиросницу, достал папиросу, прикурил и пыхнул дымом. – Нищий барон – смешно, правда?

– Смешно… – Мессинг пристально смотрел на него и молчал.

И вдруг словно вспышка молнии осветила его память… Поезд в Варшаву., вагон… тамбур… несчастный старик-контролер, стоящий перед открытой дверью… Вот он оборачивается, смотрит огромными от ужаса глазами, бормочет: «Не надо… не надо», а потом страшно кричит и прыгает в черную пустоту..

– Вы так ужасно смотрите на меня, господин Мессинг. Вижу, как вы презираете меня… и как ненавидите. Вы, наверное, были бы рады, если б я сейчас бросился в океан и утонул. Чувствую это по вашим глазам… – Канарис усмехнулся. – Но не брошусь. Ваши чары на меня не действуют, господин Мессинг… наверное, потому, что я очень плохой человек… или очень хороший. – Канарис язвительно скривился.