больше шпионов и секретных агентов, что давало им возможность устраивать заговоры и поднимать мятежи. Короли знали, что евреи не замешаны в бунтарской деятельности, и поэтому не обвиняли их как мятежников[147]. Тем не менее, будучи постоянными финансовыми спонсорами знати, они выглядели политической угрозой, вне связи с религиозными вопросами[148].

Было только два пути остановить еврейское финансирование знати — «коррупцию», по словам Сисебута. Первый — заставить всех евреев креститься, а после акта обращения вести себя, как истинные христиане. В этом случае у них не было нужды платить знати. Второй путь заключался в том, чтобы разорить евреев с тем, чтобы им нечем было платить. Рецесвинт надеялся получить оба эти результата, применив смертную казнь и конфискацию против евреев и прозелитов почти за каждое нарушение законов. Короли, шедшие по его стопам, сменяли, как мы увидим, один способ другим.

Мы не можем предположить даже в общих чертах, насколько каждый из этих методов был эффективен. Но как бы то ни было, необходимо поставить вопрос: если короли так жаждали положить конец потоку еврейских денег в казну заговорщической знати, почему они не пересмотрели свои меры против евреев, чтобы таким образом освободить их от необходимости подобных расходов? Ответ заключается в том, что они этого сделать не могли. Начать с того, что существовала юнионистская идеология, заставляющая их стремиться к искоренению иудаизма, а идеология способна найти путь к сохранению своего влияния, несмотря на силы реальной жизни, сопротивляющейся ему. Но даже если бы короли были готовы отступиться от своего стремления крестить евреев, они должны были бы понять, что это не разрешит преграждавшей им путь проблемы.

Финансирование знати началось, как мы отметили, вскоре после того, как Рекаред издал законы, урезывающие права евреев иметь рабов и занимать посты в учреждениях — законы, «предложенные» ему Третьим Толедским собором и опубликованные в 14-м каноне собора[149]. Запрещения, касающиеся рабов, были заметно усилены Сисебутом, в то время как те, что касались учреждений, были расширены и ужесточены Четвёртым Толедским собором. Таким образом, спор шёл не только об обращении евреев в христианство, но также и об экономических и социальных ограничениях, которые ударяли по благосостоянию евреев и подрывали основы их существования. Если бы короли сейчас упразднили эти ограничения, они потеряли бы поддержку испано-римских масс — поддержку, приобретение которой было с самого начала главным мотивом к принятию юнионистской политики. На эту поддержку они — несмотря на все разочарования — и возлагали свои надежды в борьбе против знати. Такой потери они не могли допустить.

Обращение испанских ариан в католицизм загнало королей в заколдованный круг. Они пошли навстречу католикам за счёт евреев, но тем самым вызвали еврейскую финансовую помощь знати, не получив необходимое сотрудничество со стороны католиков с целью вынудить тотальную капитуляцию евреев. Единственным путём, открытым для королей, было, как это виделось им, каким-либо образом разорвать заколдованный круг. Необходимо было развернуть знамя унификации и приложить максимум усилий, чтобы убедить соборы согласиться с крайними мерами, принятия которых требовали короли. В этом и заключалась цель, которую неоднократно пытались достичь короли в более поздние времена.

IV

Вслед за Рецесвинтом на трон взошёл Вамба, который, как и Хиндасвинт, не был ни юнионистом, ни сторонником соборов. Он стремился достичь монаршей независимости, основанной на сильной и верной ему армии, поэтому у него не было причин преследовать евреев, и он оставил антиеврейские законы незадействованными. У Вамбы были данные великого короля, но он недооценил силу упрямой оппозиции. После восьми лет успешного правления (672–680 гг.) он был смещён в результате интриги недовольных епископов и юнионистской знати, возглавляемых Эрвигием.

Сменив Вамбу на троне, Эрвигий, охваченный решимостью достичь своих сокровенных целей, немедленно начал составлять свод антиеврейских мер в надежде, что ему удастся убедить соборы одобрить их. Он, конечно, знал, что Рецесвинт потерпел неудачу в своих попытках заставить евреев креститься крайними мерами. Епископы, отвергшие законы Рецесвинта (они отказались принять их на своих соборах), критиковали их в особенности из-за их строгости — смертная казнь немедленно полагалась за исполнение почти каждого еврейского обряда. Опасаясь, что такие наказания могут повлечь за собой массовое обращение евреев в христианство, епископы отвергли их как религиозное насилие, запрещённое Четвёртым Толедским собором. Эрвигий, искавший поддержки епископов, для виду согласился с этой критикой. Отныне и впредь, обещал он, наказание не будет одинаковым, как прежде, но будет пропорциональным преступлению. Как мы увидим, он не сдержал своего обещания, однако он отменил смертную казнь, заменив её изгнанием, сопровождаемым грубыми поношениями. Он знал, что изгнание евреев приемлемо для епископов, так как оно ослабит угрозу массового крещения и может уменьшить, хотя бы в какой-то мере, число евреев, живущих в Испании. Таким образом, он провозгласил (впервые в его кодексе) своё намерение пользоваться этой мерой и акцентировал её строгость добавлением заверения, что даже если виновный «когда-либо отвергнет ошибки этой несговорчивой порочной секты, ему ни при каких обстоятельствах не будет разрешено вернуться из изгнания»[150].

Основной упор на изгнание как главное наказание служил, однако, более широкой цели. Эрвигий знал, что угроза депортации, как и смертная казнь, может предостеречь многих евреев от соблюдения еврейских законов, но отнюдь не обязательно приведёт их к крещению или даже к эмиграции. Отсюда он заключил, что только одна единственная мера может заставить евреев отказаться от соблюдения своих религиозных обрядов или покинуть испанскую землю. Этого страстно желали Хинтила и Рецесвинт и упорно убеждали применить эту меру, но снова и снова получали отказ соборов — декрет, предлагающий евреям только одну альтернативу изгнанию — крещение. Таким образом, проблема заключалась в том, как справиться с оппозицией епископов.

Эрвигий решил обратиться к епископам в манере, которую ни один король до него не пробовал. «Со слезами на глазах я молю вашу почтенную ассамблею, — обратился он к Двенадцатому Толедскому собору, — посвятить весь ваш пыл очищению страны от чумы коррупции. Восстаньте, разгромите заговоры преступников, заклеймите пагубные пути ренегатов… и — превыше всего — вырвите из испанской земли еврейскую язву, с корнем и ветвями»[151]. Никакой другой готский король, адресуясь собору, не распинался подобным образом. Эрвигий поступал так, потому что хотел, чтобы епископы поставили свою подпись под тем, что шло против их убеждений и их сложившейся политики. Он хотел, чтобы они вынесли постановление о насильственном крещении.

Чтобы подкрепить свою просьбу и облегчить её удовлетворение, Эрвигий возложил на епископов главную ответственность за исполнение рекомендуемых им законов. Может быть, именно это изменило ситуацию. Став