Сирахи в квартире нет — наверно, пошёл в магазин за едой. На столике, так и не сложенном со вчерашнего дня, белеют пластиковые стаканчики с остатками растворимой лапши.

Уволившись из комбини, я больше не знаю, во сколько вставать поутру. Сплю, когда захочу, а когда просыпаюсь — ем. В остальное время заполняю для разных вакансий своё резюме, как велит мне Сираха, — и больше не занимаюсь ничем.

Я больше не понимаю, как правильно использовать своё тело. Раньше оно, моё тело, даже в свободное время принадлежало комбини. Для эффективной работы за прилавком я следила, чтобы оно, это тело, правильно питалось, хорошо высыпалось и оставалось здоровым. Всё это также было частью моей работы… Но теперь?

Сираха по-прежнему ночует в ванне, а днём вылезает в комнату, где что-нибудь ест или ищет очередные вакансии для меня. По сравнению с тем, как он когда-то работал в комбини, энергии у него даже прибавилось. Я же могу заснуть как ночью, так и днём, поэтому оставляю футон расстеленным прямо в шкафу — и вылезаю оттуда, как только проголодаюсь.

Заметив, что хочу пить, я открываю кран, наливаю в стакан воды, выпиваю залпом. И вдруг вспоминаю, как слышала где-то, что запас воды в человеческом организме обновляется каждые две недели. А это значит, что вся вода, которую я каждое утро покупала в комбини, уже полностью испарилась — даже из моей кожи и оболочки глаз и ни единой капли комбини во мне уже не осталось.

На кистях моих рук и на пальцах, что сжимают сейчас стакан, уже пробиваются чёрные волоски. Раньше я следила за своим телом ради комбини, но теперь такой нужды нет, и рук я больше не брею. Заглянув в зеркало, я даже замечаю у себя едва заметные усики.

В платный душ, которым я раньше пользовалась ежедневно, я хожу теперь раз в три дня — да и то лишь когда меня заставляет Сираха.

Прежде я судила обо всём, исходя из того, насколько это рационально для работы комбини; теперь же никакой отправной точки у меня не осталось. Я не могу понять, от чего отталкиваться, принимая то или иное решение. До того как я стала работать в комбини, у меня наверняка были какие-то свои ориентиры для понимания, что рационально, что нет, — но теперь, столько лет спустя, мне их уже и не вспомнить…

Тишину комнаты рассекает электронный писк. Оборачиваюсь — звонит мобильник Сирахи. Видимо, тот специально зашвырнул его в угол, когда уходил. Поначалу решаю не реагировать, но звонки всё не прекращаются. Может, что-нибудь срочное?

Поднимаю телефон. «Чёртова Мегера», — высвечивается на экране. Инстинктивно нажимаю «ответить» — и, как в воду глядела, слышу разъярённый голос.

— Чёртов родственничек! — орёт, себя не помня, невестка Сирахи. — Сколько нужно тебе названивать, чтобы ты оклемался?! Уж я‑то всегда знаю, где ты ползаешь тебе от меня не скрыться!

— Э-э… Добрый день. Это Фурукура, — говорю я.

Её голос меняется в мгновение ока.

— Ах, это вы, — продолжает она уже совершенно спокойно.

— Сираха, похоже, выскочил за продуктами. Думаю, вернётся с минуты на минуту…

— Ничего, так оно даже лучше. Сделайте милость, передайте этому оболтусу кое-что насчёт его долга. На прошлой неделе он перевёл своей матери три тысячи иен — и как в воду канул. Это что за шутки такие, три тысячи? Он что, издевается?!

— Вот как?.. Мне очень жаль, — на всякий случай извиняюсь я.

— Давайте-ка там соберитесь уже! Долговая расписка у нас на руках. Подадим в суд — мало не покажется. Так ему и передайте, если вам, конечно, не трудно!

Её голос так и вибрирует от раздражения.

— Хорошо. Как вернётся — сразу передам.

— Уж постарайтесь! Этот подонок слишком любит пожить за чужой счёт, так и знайте!

Сквозь её гневные тирады из трубки доносится ещё один звук — нечто вроде криков грудного младенца.

И тут мне приходит в голову: а может, теперь, когда я утратила ориентиры комбини, стоит поискать себе опору не где-нибудь, а в животных инстинктах? Ведь я тоже животное по имени «человек». Так, может, правильнее всего, если удастся, произвести на свет детёныша — и послужить процветанию рода человеческого?

— Простите, хотела у вас спросить… Как вы думаете, рожать детей — это в интересах человеческой расы?

— Ч-чего?!

Её голос срывается, и я решаю объяснить чуть подробнее:

— Ну смотрите… Раз уж мы животные, нам лучше увеличивать нашу популяцию, верно? Так, может, и нам с Сирахой стоит начать потихоньку спариваться, чтобы помочь приросту человеческой расы? Как считаете?

Невестка долго молчит. «Отсоединилась, что ли?» — думаю я. Но тут в динамике слышится вздох — такой глубокий, что меня словно окатывает тёплой волной прямо из телефона.

— Эй… Вы что, издеваетесь? Парочка безработных решила делать детей? Я вас умоляю! Даже не думайте. Хотите оказать людям услугу — не оставляйте после себя потомства. Это и будет ваш подвиг в интересах человеческой расы.

— Ах… вот как?

— Ваши сгнившие гены, уж будьте добры, придержите в себе до конца своих дней, а потом заберите их с собой в рай, только здесь ни клеточки не оставляйте. Я серьёзно!

— Понимаю, — киваю я, поражаясь, как рационально, чёрт меня побери, эта женщина рассуждает.

— На самом деле от болтовни с вами у меня уже голова кругом идёт, да и времени жалко. Можно я уже повешу трубку? Про деньги оболтусу сообщить не забудьте, это без вариантов! — говорит она, и связь прерывается.

Выходит, человечеству всё-таки выгодней, чтобы мы с Сирахой не спаривались? У меня отлегло от сердца. Лично я никогда ни с кем не спала, и думать об этом мне всегда было неприятно. Лучше уж я сберегу свои гены до гробовой доски, чтобы от них нигде ничего не осталось, и пускай после моей смерти их сожгут к чертям, как положено…[16] С этим вроде всё ясно, решаю я. Но что мне делать с собой, пока я ещё жива?

Хлопает входная дверь — вернулся Сираха. В руках — пакет из магазинчика «Всё по 100 иен». С тех пор как мой дневной режим перевернулся вверх дном, я почти перестала варить овощи для его кормёжки, и он стал покупать что-нибудь замороженное в стоиеннике за углом.

— А, проснулась?

Даже деля эту тесную каморку на двоих, мы уже почти не видимся за едой. В электрической рисоварке меня всегда ждет горячий рис, я запихиваю его в себя, как только проснусь, а затем уползаю обратно в шкаф.

Но сегодня, столкнувшись лицом к лицу, мы в кои-то веки садимся обедать вместе. Размороженные Сирахой полуфабрикаты с виду и правда напоминают паровые гёдза и куриные наггетсы. Мы вываливаем этот корм на тарелки и молча отправляем в рот.