– Так, значит, вы пишете для «Мира Искусств»? Гм… Неплохой журнал. Правда, иногда его оценки грешат субъективностью. Ну да от этого никто не застрахован. Что именно вы от меня хотите?

– Сергей Анатольевич, я сейчас составляю рейтинг русских коллекционеров… – начал было Корсак, но Дзикевич не дал ему договорить.

– Вас, журналистов, хлебом не корми, дай только составить рейтинг! – насмешливо сказал он.

– Что есть, то есть, – согласился Глеб. – Но читатели это любят, и мы вынуждены идти у них на поводу.

– И какое место в вашем рейтинге займу я?

– Уверен, что одно из первых. Но для начала неплохо было бы встретиться и поговорить. Посмотреть на вашу коллекцию, сделать несколько снимков. Вы не против?

– Да я-то не против. Вот только со временем у меня туговато. Вы сказали, что звоните из Москвы?

– Да.

– Завтра утром я улетаю в командировку за рубеж. Если сможете приехать сегодня вечером – поговорим.

– Сегодня? – Глеб потер пальцами лоб. – Во сколько?

– Часов в семь. Сможете?

Корсак посмотрел в окно тоскливым взглядом.

– Пожалуй, подъеду, – уныло сказал он.

– О’кей. Приезжайте прямо ко мне домой. Записывайте адрес…

Адрес Корсак записал на той же сигаретной пачке, но с другой стороны.

– У вас будет этот же телефон? – спросил коллекционер.

Корсак ответил утвердительно.

– Замечательно. Если что-то изменится, я вам позвоню. Всего доброго!

– До встречи.

Переговорив с питерским коллекционером, Глеб позвонил на вокзал и забронировал билет на «Аврору». Затем отправился в ванную. Холодный душ и чашка крепкого черного кофе привели Корсака в порядок. Для встречи с коллекционером журналист надел свой лучший галстук. Перед выходом из дома он, как обычно, замаскировал доску Тильбоха под столешницу.

Питер встретил журналиста сырой и ветреной погодой. На город опускались сумерки, зеркальная поверхность мокрых тротуаров отражала желтые огни фонарей. Стоя на площади Восстания, Глеб поднял воротник пальто и закурил, прикрывая ладонью от ветра колеблющееся пламя зажигалки. Потом посмотрел на часы. В запасе еще полчаса. Немного подумав, Корсак решил пройтись до дома коллекционера пешком.

Идти по Невскому проспекту, вдыхая сырой, просоленный воздух, было приятно, несмотря на холодный ветер, который то утихал, то начинал дуть с удвоенной силой, словно хотел предостеречь Глеба, остановить его, не дать увязнуть в этом деле еще сильнее. Однако, как говаривал редактор Турук, «остановить Корсака – занятие заведомо безнадежное; легче остановить курьерский поезд, мчащийся на полном ходу». Если он и преувеличивал, то ненамного.

Журналист упрямо двигался вперед, слегка наклонив голову, и чем дальше шел, тем тревожнее становилось на душе. Когда-то, в такой же точно вечер, они гуляли по Невскому с Ольгой. На ней было длинное приталенное пальто песочного цвета, небрежно повязанный черный шарф, черные перчатки. Выглядела она великолепно. Ветер растрепал и запутал ее темные волосы. Время от времени она откидывала их от лица, и Корсак любовался этим небрежным, изящным жестом.

Лиловый воздух все больше густел. Гризайлевые сумерки сменялись синими, на город опускалась ночь.

Вот здесь когда-то была кофейня, в которой они грелись после долгой прогулки. За двадцать шагов до кофейни Ольга остановилась, понюхала воздух (Глеб до сих пор помнил, как затрепетали ее тонкие ноздри). «Кажется, я чувствую запах кофе!» – весело сказала она.

Картины прошлого одна за другой оживали в памяти Корсака. Маршрут, начавшийся возле Спаса на Крови, привел их в Летний сад, потом – мимо дома Мурузи, по Литовскому проспекту – к Фонтанному дому.

А потом наступили сумерки, такие же точно, как сейчас. К кофейне они пришли совершенно продрогшими. Кофе был горячим и ароматным. Ольга пила его, как пьют дети, – сжимая бока чашки обеими ладонями и с наслаждением вдыхая запах.

Из синего воздуха величественно выплыл ярко освещенный купол Казанского собора, чуть позже из мрака выступила и его грандиозная коринфская колоннада. На скамейках перед неработающим фонтаном сидели подростки. В сгустившихся сумерках мерцали огоньки их сигарет. До слуха Корсака долетел девичий смех. Он вздрогнул. Этот смех в сумерках снова напомнил ему об Ольге.

– Ну хватит, – со злостью сказал себе Корсак. – Хватит чертовщины.

Девушка снова засмеялась, и Корсак ускорил шаг, словно старался убежать от своего прошлого.

Ориентиром служил Дом Мертенса, возле него Глеб перешел через дорогу. Еще несколько минут, и он на месте.

Двери лифта с грохотом раскрылись и выпустили Глеба наружу. Он нажал на кнопку электрического звонка, подождал немного, однако ответа не последовало. Снова позвонил – и опять никакой реакции.

Глеб полез было в карман за телефоном, но вдруг заметил, что дверь не заперта. Он нажал на ручку, и дверь бесшумно открылась. Прежде чем что-то предпринять, Глеб на всякий случай еще раз позвонил. Не дождавшись отклика и постояв немного в нерешительности, он вошел в квартиру.

Первым, что почувствовал журналист, был холод. Здесь, в темной прихожей, было холоднее, чем в подъезде. Корсак удивленно замер на пороге. Поежился. Затем нашарил выключатель и зажег свет.

Прихожая коллекционера своими размерами напоминала гостиную. Обитый красным бархатом диван, изящные бронзовые лампы на стенах, декорированных под грубую каменную кладку. Прямо напротив двери – небольшой пейзаж, написанный маслом и изображающий развалины средневековой крепости, поросшие травой и молодыми побегами деревьев. На соседней стене – три гравюры Данте Габриэля Россетти[6]. В квартире стояла тишина.

– Есть кто-нибудь дома? – громко спросил Глеб.

Ему никто не ответил.

– Сергей Анатольевич, это Корсак! Журналист!

И снова тишина.

Глеб шагнул в направлении ближайшей комнаты. Внезапно он почувствовал, как по его телу пробежал озноб, и вдруг понял, что это вовсе не от холода. В душе ледяной волной поднимался страх.

До входа в комнату оставалось всего три шага, но Корсак почувствовал, что сделать их будет очень нелегко. Черный прямоугольник дверного проема напоминал вход в склеп. От него тянуло сквозняком.

– Сергей Анатольевич, вы здесь? – Глеб перевел дух и громко сказал: – Я вхожу в комнату!

Несмотря на царящий в квартире холод, лоб журналиста покрылся крупными каплями пота.

«Да что же со мной происходит?» – подумал он.

«Помню, когда я была маленькая, у нас в доме был подвал. Такая черная дыра, пахнущая сыростью. Когда я проходила мимо этой дыры, я просто цепенела от страха… Здесь было что-то подобное. В квартире Виктора пахло страхом. Как из той дыры. Как будто в его квартире поселились привидения, и я их сразу почувствовала».