Пипа заплакала холодными, как вчерашний бульон, слезами.Папулю ей было не жалко. Было жалко мягкие игрушки, которые теперь нельзя будетпотрошить ятаганом, компьютер, лазерные диски и другие милые сердцу безделки.

– Герман, неужели все так скверно? – заламывая пухлыеруки, спросила тетя Нинель.

– Еще хуже, чем ты думаешь. Не исключено, что мне скоропридется поменять профессию. Возможно, придется шастать по помойкам и рыться вмусоре лыжной палкой. Нужно, пока не поздно, выяснить, какие бутылки принимают,а какие нет, – сказал дядя Герман.

– Но, может, нас выручит кто-то из твоих прежнихдрузей? – испуганно предложила Дурнева.

– Моих друзей? Ха, ха и еще раз ха! Неужели ты думаешь, чтов политике у кого-то есть друзья? – проговорил дядя Герман.

В дверном проеме показалась босая нога, быстро шевелящаяпальцами. Потом, уже несколько выше, выглянула всклокоченная шевелюра Халявия.

– Скр… скр.. прчек… скр… скр… Скр… чик-чик! – сказалон, как-то странно двигая руками.

Дядя Герман вскинул голову. В безумных глазах директорафирмы «Носки секонд-хенд» вспыхнула надежда.

– Иди сюда, Нижинский! Я хочу с тобой поговорить! –произнес он ласково.

– Скр… скр… прчек… Умпс! – проскрежетал Халявий. –Я больше не Нижинский. Это было роковое заблуждение. Что такое танцы?Бессмысленные движения тупой плоти! Я разобрался в своей сущности. Я машинкадля наклеивания этикеток. Небольшая, но очень полезная. Скр!.. Скр!

Нагнувшись, оборотень подобрал с пола телефонный справочник.Выдирая из него страницы, он стал плевать на них и приклеивать к стенам.

– Чик-чик… хршшш-жж… скр… скр… Умпс! – вдохновеннобубнил он.

Дурнев перевел взгляд на часы. Было около двенадцати дня.Поднявшись, дядя Герман вытащил из шкафа увесистый томик «Все произведениярусской литературы в пересказе для новых русских», подкрался к машинке длянаклеивания этикеток и нежно тюкнул ее по макушке.

Халявий обернулся.

– О! – сказал он приветливо. – Какие люди!Наладчик пришел! У меня рулон в корпусе заедает, нельзя ли посмотреть?Хршшш-жж… скр… чик-чик?

– Разумеется! Сейчас наладим! – заверил его дядяГерман, примериваясь томиком поточнее.

На этот раз он ударил с той силой, которая требовалась.Оборотень удовлетворенно закрыл глаза и вновь их открыл.

– В самый, то ись, раз. Полуденный бес свалил. Пошел другихсглаженных искать или телепортантов! Они, телепортанты, для него самый, то ись,лакомый кусочек! – сказал он.

– Что это еще было за «скр-скр»? – с подозрениемспросила Пипа.

– Этикеточная машинка – личность довольно приставучая. Скр…скр… Тьфу, никак не отделаешься! – отмахнулся Халявий.

Дядя Герман открыл шкаф и, вытащив шпагу, сурово указал еекончиком на диван.

– Сядь здесь, Халявий!

– Зачем? – испугался карлик.

– Сядь, кому говорю!!! – взревел депутат.

Опасливо косясь на шпагу, карлик уселся на диванчик и сложилручки на животике.

– Я весь сплошное внимание! Не надо нервов, братик! –примирительно сказал он.

Дурнев спустил пар.

– Пока ты снова не спятил, проясни кое-что. Бум проговорилсяпро какую-то твою магию, которая поможет мне разбогатеть!.. Я хочу знать, чтоэто за магия! – напомнил он.

– Я, то ись, ничегошеньки про это не помню. Но если хочешь,братик, я подумаю! – пообещал Халявий.

Вздыхая и почесываясь, оборотень погрузился в размышления.Размышлял он долго, так долго, что дядя Герман забеспокоился, не произошло ли сним очередного раздвоения. Например, не вообразил ли он себя мраморной колоннойили конным памятником Петру Великому?

Дурневы изнывали от ожидания. Пипа трещала пальцами. ТетяНинель нервно жевала шкурку от колбасы. Наконец оборотень плаксиво сказал:

– Ну ничего я не помню! Прямо ничегошеньки! Ежели и естькакая магия, то не у меня, а у какой-то моей вселяющейся личности…

– У какой? – нетерпеливо спросила Пипа. – Папуль,он специально молчит! Можно я пощекочу его твоей шпагой?

– Хучь что со мной делайте. Хучь в молоке варите, хучь накуски режьте, хучь в Пучай-реке топите! Я своим сглаженным личностям нехозяин, – с надрывом заявил карлик.

Дурнев едва не взвыл от разочарования. Пирамида издензнаков, уже воздвигнутая его воображением, в одночасье превратилась виздевательский розовый дымок.

– Значит, все? Надежды узнать это нет? – убито спросилбывший депутат.

– Ну почему же? – оптимистично заявил Халявий. –Кто-то из моих «я» уж точно знает. Если Бум, то ись, не наврал! С них,вампиров, станется. То еще жулье. Пардон, господин председатель, я не намекаллично на вас.

– Кто знает? Герострат? Этикеточная машинка?Нижинский? – взволнованно спросил Дурнев.

– Представления не имею. Спросишь об этом у них сам, братик.Если, конечно, они будут в настроении ответить, – изрек оборотень.

Судя по всему, он решил, что данная тема себя уже исчерпала.Он соскочил с дивана и, почесавшись ногой, стал выбирать блох. Тетя Нинельсмотрела на него, пылая от негодования. С нее вполне хватило этикеточноймашинки, плевавшей на листки из справочника. И тут Халявий совершилнепростительную ошибку. Ошибку стратегическую и роковую.

Поймав очередную блоху, он не раздавил ее, а бросил на коверпод ноги Дурневой. Хрупкий внутренний мир тети Нинели, и так уже расшатанный,не выдержал очевидного проявления хамства. Тетя Нинель взревела, какрассвирепевший медведь, и двинулась к оборотню с самыми очевидными намерениями.В волчьем облике Халявий, возможно, не устрашился бы, но все, что было в немчеловеческого, трепетало перед масштабной женщиной.

– Ай, мамуля, меня нельзя бить! Я судьбоносец! –запищал Халявий и на четвереньках кинулся спасаться бегством. За ним гналасьгневная Дурнева и ее прихехешница такса, выбравшаяся ради такого случая из-поддивана. Пипа, схватив подушку с кресла, тоже приняла участие в погоне, колотясвоим оружием направо и налево.

Следующие несколько минут несчастного судьбоносца гоняли повсей квартире и вытрясали из него пыль до тех пор, пока Халявий, стряхнувпиявкой вцепившуюся ему в пятку таксу, не догадался скрыться в туалете. Щелкнулшпингалет.

– А ну открывай! Хуже будет! Открывай, кому говорю! –вопила тетя Нинель, колотя в дверь кулаками.

Халявий не открывал. Слышно было, как он судорожно дышит и втоске скребет кафель.