блики прожекторов, напоминая отблески северного сияния во льдах, а тут посмотрел на Ржанкова в упор:

— Геннадий, сейчас мы начинаем играть в разных командах.

Следующий ход был за Ржанковым:

— Только сейчас?

Лейла не опустил глаз:

— Да. Послушай. Я пришел в МВД из рабочей милиции, когда карманник и домушник считались более порядочными гражданами, чем те, кто не хотел строить социализм. Лейла спорил с этим? Нет, не спорил, правила игры соблюдал честно. И вдруг вы меняете козыри. Вы называете «черви» «пиками» и после этого хотите, чтобы все шло прежним путем.

— Как раз этого мы и не хотели, — заметил Ржанков, — чтобы за политический анекдот человеку выносилось официальное предостережение. Мы…

— Вы! — скривился Лейла. — Вы слишком самонадеянны, как всякая большая нация. Думаете, будто можете как угодно раскачивать лодку и наплевать, если кто-то оказался за бортом. А я был первый кандидат за борт, имея в личном деле три красные точки — член партии, учился в Союзе, работал с русскими. Попробуй осудить меня за то, что хочу держаться на плаву! В конце концов моя профессия — ловить ворье, бандитов, жуликов. Нужен ли для этого партийный билет?

Лейла вытряхнул из пачки неизменный «Кэмел». Его пальцы чуть подрагивали, и спичка сломалась. У столика же разыгрывалось очередное действо стриптиза — женщина, на которой и так не много чего оставалось, подняла руки и сбросила чачван.

Ржанков чиркнул зажигалкой. Конрад Лейла жадно затянулся сигаретой.

— Спасибо, Геннадий. Я всегда утверждал, что лучшая зажигалка — это спичка, но ты меня посрамил. На этот раз, мой друг, на этот раз… Забудь, что я тут болтал, а вообще — спасибо. Сто лет ни с кем не откровенничал. Слова — как гроздья винограда, когда созрели, их надо кому-то поднести. Лучше тебе, чем своим. Продадут, в один момент слопают с потрохами и… — Лейла усмехнулся, — кобурой. Спасибо тебе за совет, она и точно была слишком желтой. Не поленился съездить в «Милитари» и купить потертую. Ничего смотрится?

Лейла откинул полу пиджака. Но Ржанков не заинтересовался новоприобретением. Надо быть бесчувственным пнем, чтобы не обращать внимания на смуглую и плотнотелую, теперь уже без чачвана, продолжавшую у их стола завлекательное действо. Вот она повернулась, и если живот был волнующей поэмой, то спина…

— Круп-пная, а? — пошутил Лейла. — Не стесняйся, дерни за шнурок.

— Лучше сам, — отклонил предложение Ржанков. — А то завтра в газетах появится, что русский полковник раздел женщину.

— Ты думаешь, старый Конрад может подложить тебе свинью?

— Думай не думай, — вспомнил Ржанков поговорку, — царем не будешь. Кстати, если уж зашла речь… Ты не видишь связи между предупреждением «патриотов» и тем, что после произошло на полигоне?

— Полагаешь, звенья одной цепи? Кто-то нарочно подставил девчонку?

— Нарочно? Не думаю. Но вдруг эта Ева возомнила себя второй Шарлоттой Корде и решила принести себя в жертву, чтобы досадить нам? Нельзя исключать любые варианты.

— Ты прав. Мы с тобой, Геннадий, знаем, что в этой жизни нет ничего закономернее случайностей. Происходят, когда не ждешь. Неожиданные случайности — соль жизни, — сказал Лейла и подтвердил свои слова, выложив на стол конверт с заключением экспертизы по письму, подброшенному на контрольно-пропускной пункт вертолетного полка:

— Зацепки есть, но не так много. Если я правильно запомнил, машинка использовалась портативная, «Оливетти». Когда найдешь, легко идентифицируем, там буква «а» сбита. Сила удара неравномерная, человек впервые за клавиши сел. Впрочем, сейчас везде бал правят дилетанты. Словарный запас, лексика — усредненные, а некоторые предложения словно прямо из газеты «Завтрашний день». Экземпляр тебе достался первый, но где-то гуляют и другие. С письма снимали копии. «Пальчики» — в особом конверте. Сравнишь потом с отпечатками тех, кто первым читал обращение. Ну, все, слава богу. Твое здоровье, прозит!

— Спасибо, — поблагодарил Ржанков, но Конрад Лейла еще не исчерпал запаса неожиданностей на сегодняшний вечер.

— Генеральный прокурор республики возбудил уголовное дело по факту нанесения телесных повреждений Еве Миллер, — сказал Лейла, поманил баядерку, которая продолжала честно отрабатывать свой хлеб возле их столика, и дернул шнурок. Шаровары упали на пол.

— Вот теперь она принесет кофе, — откинулся Конрад на спинку кресла. — Следствие поручено вести мне.

— Охотно поделюсь всеми фактами, — ответил Ржанков. Геннадий Николаевич уже знал о мотоцикле, обогнавшем грузовик с солдатами оцепления, о следах широких протекторов «хонды», которые четко отпечатались на влажной глине у дренажной бетонной трубы под насыпью, и профессионально разрушенном заграждении из колючей проволоки. Он готов поднести эти факты Конраду, а пока… Он просто устал. Он чертовски устал от мелькания обнаженного тела, терпкого запаха розового масла и пота, но упрямо не желал оставить последнее слово за Лейлой. — В этой забегаловке кто-нибудь знает, каким должен быть настоящий кофе?

— Здесь знают. А знаешь ли ты, как проверить — обманули или нет?

— Настоящий кофе должен быть как поцелуй восточной женщины, — сказал Ржанков, — крепким, сладким и горячим.

Давешняя красотка, теперь вовсе голая, несла поднос с кофейником. Задники туфель смачно щелкали по розовым пяткам.

А сам кофеек оказался не восторг — жидковат на российский вкус.

27. Третьего не дано

Сильвестр Фельд был не «совой», а «жаворонком». Служба в погранвойсках и полиции кое-как подружила его с ночью, но все же русская пословица права — утро вечера мудренее. Несколько утренних часов дают раскрутку всему дню, а день предстоял Фельду хлопотный. Во вторник он поднялся без будильника, хотя лег поздно, отжался пятьдесят девять — по числу прожитых лет — раз, вышел на крыльцо своего старого дома. Дворик хранил свежесть и тени ночи, солнце пятнами лежало на известковых плитах, желтая собака Лапка подошла и вопросительно подняла симпатичную шерстяную морду.

Сильвестр сходил в дом за сахаром и пневматическим пистолетом. Сахар Лапка одобряла, а стрельбу, как и Мария-Луиза, нет. Десять пулек «Диаболо» вколотил Вести в стену пристройки, и рука не дрожала. Нет, утро не ночь, когда Сильвестра одолевала куриная слепота и он не мог отличить столб от человека.

«Утром зорче видят не только глаза», — подумал Вести, проходя на кухню, где жена расставляла тарелки и витал кофейный запах. Ночью он почти не спал, ворочаясь с боку на бок. Положа руку на сердце, ему не хотелось уходить из полка, и в темноте за прикрытыми ставнями казалось возможным повременить с рапортом, найти компромисс. Достаточно скоро — следующим летом — вертолетный полк по плану вывода войск, опубликованному в газетах, передислоцируется в Россию. Стоит ли ему, Сильвестру, спешить и преждевременно расставаться с частью? Можно, можно еще побыть бок о бок с друзьями, а кто да почему подкинул «Последнее предупреждение» — его