в свете славнейшим ебакою он слыл,

В длину был мерою до плеши в пол-аршина,

Да плешь в один вершок — хоть бы куды машина.

Он ёб в тот самый час нещастную пизду,

Которую заеть решили по суду

За то, что сделалась широка черезмеру,

Магометанскую притом прияла веру;

Хоть абшита совсем ей не хотелось взять,

Да ныне иногда сверх воли брать велят.

Хуи, нашед его в толь подлом упражненье,

Какое сим, — кричат, — заслужишь ты почтенье?

Потщися ты себя в том деле показать,

О коем мы хотим теперь тебе сказать.

Проговоря сие, пизду с него снимают,

В награду дать ему две целки обещают,

Лишь только б он лишил их общего стыда,

Какой наносит им ебливая пизда.

Потом подробно всё то дело изъясняют

И в нем одном иметь надежду полагают.

Что слыша, хуй вскричал: «О вы, мои муде!

В каком вам должно быть преважнейшем труде.

Все силы вы свои теперя истощайте

И сколько можете мне крепость подавайте».

По сих словах хуи все стали хуй дрочить

И всячески его в упругость приводить,

Чем он оправившись так сильно прибодрился,

Хотя б к кобыле он на приступ так годился.

В таком приборе взяв, к пизде его ведут,

Котора, осмотрев от плеши и до муд,

С презреньем на него и гордо закричала:

— Я больше в два раза тебя в себя бросала.

Услышав хуй сие с досады задрожал,

Ни слова не сказав, к пизде он подбежал.

Возможно ль, — мнит, — снести такое огорченье?

Сейчас я с ней вступлю в кровавое сраженье.

И тотчас он в нее проворно так вскочил,

Что чуть было совсем себя не задушил.

Он начал еть пизду, все силы истощая,

Двенадцать задал раз, себя не вынимая,

И ёб её, пока всю плоть он испустил,

И долго сколь стоять в нём доставало сил.

Однако то пизде казалося всё дудки.

Еби, — кричит она, — меня ты целы сутки,

Да в те поры спроси, что чувствую ли я, —

Что ты прескверный сын, хотя ебёшь меня,

Ты пакостник, не хуй, да так назвать, хуёчик,

Не более ты мне, как куликов носочик.

Потом столкнула вдруг с себя она ево,

Не стоишь ты, — сказав, — и секеля мово,

Когда ты впредь ко мне посмеешь прикоснуться,

Тебе уж от меня сухому не свернуться,

Заёбинами ты теперь лишь обмочен,

А в те поры не тем уж будешь орошон,

Я скверного тебя засцу тогда как грека

И пострамлю ваш род во веки и в век века.

Оправясь от толчка, прежалкий хуй встает

И первенство пизде перед собой дает,

Хуи ж, увидевши такое пострамленье,

Возможно ль снесть, — кричат, — такое огорченье?

Бегут все от пизды с отчаяния прочь,

Конечно, — говорят, — Приапова ты дочь.

Жилища все свои навеки оставляют

И жить уж там хотят, где жопы обитают.

По щастью их тот путь, которым им иттить

И бедные муде в поход с собой тащить,

Лежал мимо одной известной всем больницы,

Где лечатся хуи и где стоят гробницы

Преславных тех хуёв, что заслужили честь

И память вечную умели приобресть.

За долг они почли с болящими проститься,

Умершим напротив героям поклониться.

Пришед они туда всех стали лобызать

И странствия свого причину объявлять,

Как вдруг увидели старинного знакомца

И всем большим хуям прехрабра коноводца,

Который с года два тут в шанкоре лежит,

От хуерыка он едва только дышит.

Хотя болезнь его пресильно изнуряла,

Но бодрость с тем совсем на всей плеши сияла.

Племянником родным тому он хую был,

Который самого Приапа устрашил.

Поверглись перед ним хуи все со слезами

И стали обнимать предлинными мудами.

Родитель будь ты нам, — к нему все вопиют,—

Пизды нам нынече проходу не дают,

Ругаются всё нам и ни во что не ставят,

А наконец они и всех нас передавят.

Тронися жалостью, возвысь наш род опять

И что есть прямо хуй, ты дай им это знать.

Ответ был на сие болящего героя:

— Я для ради бы вас не пожалел покоя,

Но видите меня: я в ранах весь лежу,

Другой уже я год и с места не схожу,

От шанкора теперь в мученьи превеликом

И стражду сверх того пресильным хуерыком,

Который у меня мои все жилы свел.

Такой болезни я в весь век свой не имел;

Стерпел ли б я от пизд такое оскорбленье —

Я б скоро сделал им достойно награжденье.

Такой ответ хуёв хоть сильно поразил,

Однако не совсем надежды их лишил.

Вторично под муде все плеши уклоняют,

К войне его склонить все силы прилагают.

Одно из двух, — кричат, — теперь ты избери:

Иль выдь на бой с пиздой, иль всех нас порази.

Тронулся наш герой так жалкою мольбою.

Ну, знать, что, — говорит, — дошло теперь до бою,

Вить разве мне себя чрез силу разогнуть

И ради уже вас хоть стариной тряхнуть.

Проговоря сие, тот час он встрепенулся,

Во весь свой стройный рост проворно разогнулся,

В отрубе сделался с немногим в три вершка,

Муде казалися как будто два мешка,

Багряна плешь его от ярости сияла

И красны от себя лучи она пускала.

Он ростом сделался почти в прямой аршин

И был над прочими как будто господин.

Хуи, узрев его в столь красной позитуре,

Такого хуя нет, — кричат, — во всей натуре,

Ты стоишь назван быть начальником хуёв,

Когда ни вздумаешь, всегда ети готов.

Потом, в восторге взяв, на плеши подымают,

Отцом его своим родимым называют,

Всяк силится ему сколь можно услужить