После уборки мы все так же молча разошлись, как будто и не были участниками всего утреннего ужаса. На оставшихся уроках ребята пытались меня расспросить о том, что случилось, но я вяло отмахивалась. Алиса выражала неудовольствие тем, что из-за работы в библиотеке мне придется пропустить репетицию и предлагала проигнорировать наказание.

– Да что они вообще себе позволяют? – возмущалась она. – Твой отец им всю школу в нормальный вид привел, столько денег сюда угрохал! Не ходи и все, ничего тебе никто не сделает…

Я только отрицательно качнула головой. Петь и танцевать сегодня бы точно не смогла. Тем более Кир по каким-то причинам отсутствовал и, кажется, приходить уже не собирался. А без аранжировки, которую он обещал сегодня принести, мне на репетиции тем более делать было нечего.

К тому моменту, когда закончился последний урок, я более-менее пришла в себя – настолько, насколько это было возможно в таких обстоятельствах. В библиотеку мы с Егором пришли одновременно, столкнувшись у входа. Он посторонился, предлагая мне войти первой, но я вместо этого спросила:

– Расскажешь?

Вот такой простой и в то же время странный вопрос, но он отражал все то, о чем я хотела узнать. Мне хотелось услышать его версию произошедшего, узнать, видел ли он все то, что видела я. И понять, почему спас меня… снова.

Наградив меня долгим взглядом, словно бы мысленно взвешивая все «за» и «против», Егор утвердительно кивнул.

Библиотекарь – женщина преклонных лет из старого поселка, поручила нам рассортировать старые книги и подклеить те из них, которые еще поддавались реставрации. Мой папа, выступающий спонсором, закупил для школы не только новое компьютерное оборудование, не только провел капитальный ремонт, но и снабдил библиотеку новыми книгами. Теперь старые, дышащие на ладан экземпляры раскладывались по коробкам и либо раздавались желающим, либо отправлялись на макулатуру.

Мы расположились в читальном зале, за заваленным книгами столом. Доставали их из коробок, осматривали, подклеивали корешки, снова складывали… из-за стены доносились голоса посетителей и библиотекаря, а в читальном зале кроме нас никого не было.

В конце концов я не выдержала.

Отложив очередную книгу, подняла взгляд на Егора и спросила:

– Просто скажи, ты их видел?

– Да, – последовал лаконичный ответ.

– Значит, это – не мои галлюцинации? – в мою интонацию невольно закралась обреченность.

Не знаю, чего я страшилась больше – сойти с ума, или узнать, что в привычной реальности существуют… эти.

– Нет, – все так же лаконично отозвался Егор.

Ну почему из него все нужно вытягивать клещами?

Мне потребовалось еще некоторое время, чтобы переварить его ответы и привести мысли в какой-никакой порядок. И все же вариант возобновившихся массовых галлюцинаций я не исключала, на чем настаивал мои потрепанный последними событиями рационализм. Вот только галлюцинации после себя мокрых следов не оставляют и стекла не бьют – против этого факта рационализму возразить было нечего.

Отправив очередную книгу в коробку, как не поддающуюся восстановлению, я потянулась за следующей и неожиданно вместо книги вытащила альбом. Явно старый, с красной бархатистой обложкой, уголки которой заметно поистрепались.

– Наверное, случайно сюда попал, – предположила я вслух.

Альбом наполняли старые снимки вперемешку с чьими-то грамотами. С пожелтевших фото на меня смотрели дети и взрослые – ученики и учителя, когда-то находящиеся в этой школе. Снимки датировались разными годами, самый старый был подписан тысяча девятьсот пятидесятым.

– Что там? – впервые проявил заинтересованность Егор.

Я пожала плечами:

– Обычные старые фотки. Хочешь взглянуть?

Он неожиданно согласился. Придвинул стул ближе ко мне и взял одну из фотографий. Наверное, я все-таки спятила, потому что от его близкого присутствия сердце забилось так же быстро, как при встрече с «галлюцинациями».

Это было так странно – сидеть и рассматривать старые снимки после всего произошедшего утром. Как будто не случилось ничего необычного, и мы просто помогаем в библиотеке…

Внезапно среди череды фотографий мое внимание привлек один снимок. На нем изображались ученики тысяча девятьсот девяносто пятого года выпуска. В отличие от многих других, этот снимок был цветным. Семнадцать человек выстроились на школьном крыльце, которое тогда выглядело иначе. Только стена за их спинами все такая же, сложенная из красного кирпича.

Сначала я подумала, что обратила внимание на это фото из-за его цветности. Но потом, когда всмотрелась в лица… вернее, в одно конкретное лицо, поняла, что привлек меня вовсе не цвет.

Я буквально зависла, лишившись дара речи. Поскольку то, что я видела, было так же нереально, как стоящая за окном второго этажа «девочка»!

Рядом с высоким темноволосым парнем, обнимающим ее за талию, стояла моя мама.

Она умерла, когда мне было четыре, и я почти ее не помнила. Ее образ сложился в моей голове в основном благодаря фотографиям, которых сохранилось не так и много. Внешне мы были очень похожи, и сейчас, глядя на слегка выцветший снимок, я словно видела себя. Те же черты лица, фигура, длинные платиновые волосы – только она их заплетала в косу…

Но почему мама попала на этот снимок? Выходит, она училась здесь, в «Поющих прудах? В этой самой школе? Но ведь мне всегда говорили, что она родилась и выросла в Питере!

– Что там? – подавшись ко мне, Егор тоже посмотрел на снимок и спустя несколько секунд констатировал: – Вы очень похожи.

Запустив пальцы в волосы, я растерянно на него посмотрела:

– Это моя мама… Почему мне не сказали, что она здесь училась? И раз она здесь училась, то, выходит, жила тоже в «Поющих прудах»? Ничего не понимаю!

Я в самом деле не понимала. Допускала мысль, что папа мог не знать, откуда мама родом, – что вообще-то вряд ли, – но почему мне ничего не сказал Майкл? И может, это как-то связано с его нежеланием сюда переезжать?

Потрясения сегодняшнего долгого дня вылились в головную боль. Я по привычке полезла в рюкзак за минералкой, но Егор внезапно меня остановил, протянув мне фляжку:

– Выпей лучше это.

Здравый смысл напомнил, что не стоит принимать неизвестное питье у довольно мутных личностей, но я его проигнорировала. Сделала пару глотков, ощущая, как прохладная вода обволакивает горло, а после прислушалась к своим ощущениям. Удивительно, но голова болеть перестала практически мгновенно.

– Не хочешь прокатиться? – неожиданно предложил Егор и кивнул на коробки: – С этим закончим завтра.

Препятствовать нашему уходу библиотекарь не стала, и уже совсем скоро я сидела на байке, обхватив Егора за пояс. Зарядивший с утра дождь прекратился, и сквозь прорви туч даже проглянули рассеянные солнечные лучи. Остро пахло мокрым асфальтом и прудом, через который мы промчались по мосту. В ушах свистел ветер, он же пытался ударять в лицо, но я пряталась за спиной Егора и прижималась щекой к его прохладной кожаной куртке.