Ага, вот эти серьезные глазища принадлежат Ричэль, она чуточку отличается от остальных.

Я стиснул браслет, соединяя обе половинки, и тут же меня вздернуло, голова закружилась, не люблю невесомость, эльфы наверняка переносят лучше… или хуже…

Подошвы плотно ударились в твердое, а уши сразу схватили гул голосов и шелест под ветерком полотна палатки. Я в палатке Клемента, Ричэль сидит на краю ложа в задумчивости, в испуге охнула и отшатнулась, схватив что-то из одежды и прикрываясь, чисто человеческий жест, эльфийкам не свойственный.

— Все в порядке, — сказал я успокаивающе. — Сокращаю дорогу. Клемент?..

— В замке, — ответила она торопливо. — Конт, у тебя неприятности?

— Уже знаешь, — сказал я неохотно. — Ничего, я все решу. Отдыхай.

Она грустно улыбнулась.

— Я жду Клемента.

— Пора привыкнуть выходить на люди, — посоветовал я. — Кстати, тебе привет от Изаэль. Ты теперь тетя! У нее родился чудесный малыш.

— Ой, — вскрикнула она в восторге, — это же так чудесно!.. Неужели и у меня такое случится?

— Наверняка, — заверил я и, пригнув голову, вышел из палатки.

Послышался звонкий топот, Зайчик мчится в мою сторону веселый и с красиво развевающейся гривой. Я помахал ему рукой, а когда он с готовностью остановился передо мной и развернулся боком, я сказал бодро:

— Сейчас поедем! Но подожди минутку…

У моего шатра Зигфрид обучает двух стражей, как правильно телохранительствовать. Те обернулись ко мне и поклонились, а Зигфрид бросился ко мне с воплем:

— Что там было?

— Потом, — оборвал я. — Быстро бери своего быстроногого! Сейчас кое-куда съездим.

И, не слыша ответа, вошел в шатер, бросился к заветному сундучку, закрытому так, что никто даже не поймет, с какой стороны открывается.

Ощутив тепло моих ладоней, крышка дрогнула и чуть приподнялась. Я распахнул и торопливо шарил взглядом, стараясь отыскать хоть что-то, с чем можно как минимум выстроить защиту.

За стенкой шатра простучали копыта легкого коня, Зигфрид спрашивал стражей, не ушел ли его высочество, я прокричал:

— Я здесь, уже иду!

Когда я вышел, он в доспехах и в седле своего рыжего коня, в руке повод арбогастра, взгляд встревоженный, как бы я ни делал лицо каменным, опытный телохранитель сразу видит, что с опекаемым объектом что-то не весьма.

— Ваше высочество?

Я поднялся в седло и сказал громко:

— Давай к той сволочи в мыльном пузыре!

Зигфрид не сразу понял, что это не ему, а Зайчику, а тот сразу развернулся и пошел рысью к выходу из лагеря, а там уже оба коня ринулись в красивый галоп, вытянув пышные хвосты и с развевающимися гривами.

— Какой сволочи? — прокричал Зигфрид. — Что с теми всадниками?

— Какими всадниками? — удивился я. — Ах, ты о той мелочи… Я уже и забыл…

Мы снова пронеслись через широкое поле, заросшее роскошными красными маками, где недавно мчались с Хреймдаром. Их так много, что даже травы не видно, только бесконечный красный ковер из пламенных лепестков. Мелькнула мысль, что это явно декоративный сорт, созреть не успеет, скоро осень, это же сколько он цветет, но тут же все смахнула тревожная мысль, что с магом мне удается все труднее, а сейчас так и вовсе иду ва-банк, притащив и Зигфрида.

Он крикнул навстречу ветру:

— Что нас ждет?

— Будь готов ко всему, — ответил я сурово.

— А-а, — ответил он, — тогда как обычно…

Далеко впереди заблистал под лучами солнца магический пузырь, так вообще-то невидимый, но некоторые участки под определенным углом отбрасывают яркие солнечные зайчики.

Зигфрид пощупал рукояти меча, кинжала, со стуком опустил массивное забрало, такое же чудовищное можно увидеть только у Растера.

Когда мы приблизились, я красиво соскочил на землю, показывая, что в полном порядке. Зигфрид тоже слез и остался у мага за спиной, но тот лишь с иронией повел в его сторону глазом и снова вперил взгляд в меня.

— Спасибо за приключение, — сказал я с натужным весельем, хотя сердце трусливо колотится, как овечий хвост. — Люблю иногда вот так повеселиться в бурной скачке, вспомнить такую далекую молодость, когда и вечный бой, покой нам только снится, сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль…

Он спросил непонимающе:

— Что?.. Какая кобылица?

— Да просто вспомнилось, — сказал я мирно, — где они теперь, те фараоны?.. Закат в крови, закат в крови, из сердца кровь струится. Плачь, сердце, плачь… Покоя нет! Степная кобылица несется вскачь… Когда-то мы вот так, а сейчас же поумнели? Должны поумнеть? Ну что нам драться из-за…

Я посмотрел на Зигфрида и прикусил язык, но маг явно уловил мое отношение к предмеру спора.

— Как, — проговорил он с трудом, — тебе… удалось?

Я ответил с небрежностью:

— Вы о чем?.. Ах, об этих своих воробьях?.. Ну, они так привязались ко мне, что пришлось их… гм… усыпить.

— Что?

— Хотел сперва просто разогнать, — объяснил я, — но один вот рубашку на плече порвал, сволочь, видишь?..

Он смотрел, медленно бледнея, на мне в самом деле только рубашка чуть порвана, но ни малейших ран, а я не выгляжу обеспокоенным.

— Вот я и… — сказал я.

Он спросил хрипло:

— Что?

— Пришлось за такую наглость, — объяснил я, — перебить всех этих ваших мух до единой.

— Не думаю, — проговорил он сдавленным голосом, — что вам это удалось легко… Удирали вы отсюда в ужасе.

— Это чтоб вам доставить удовольствие, — пояснил я. — Радуетесь, радуетесь, а потом — бац!.. Оказывается, мне в ту сторону и надо было, я туда по делам весьма зело спешил.

— Что вы врете!

— А вы говорите только правду, — сказал я саркастически. — Хотя сильный да могучий может себе это позволить, но… зачем? Жизнь станет такой скучной, если никого не обмануть, не надуть, не приколоть… У меня к вам деловое предложение.

Он выкатил в ярости глаза.

— Что? У вас? Ко мне?

— Ага, — сказал я. — Идите ко мне на службу. Под моей рукой и руководством во славу… чего-то там, потом придумаем, достигнем немало и весьма причиним радости и счастья покоренным народам.

Он откинул голову, вид донельзя оскорбленный, только на лице все отчетливее проступает не только злость, но и чувство поражения.

— Ты глуп, — прошипел он люто, — и ты погибнешь злой смертью!.. А женщину я все равно отыщу и заберу!

Я видел, как дернулся Зигфрид и обнажил меч, но я чуть-чуть покачал головой, запрещая что-то делать.