Хейз нажал на газ, потом на стартер, потом снова на стартер и на газ. Автомобиль не тронулся с места. На улице не было ни души.

— Можем подтолкнуть его на обочину,— предложил Опии Джей.

— Мне твоя помощь не нужна, — сказал Хейз.

— Слушай, друг, я, в самом деле, хотел бы поглядеть на этого нового иисуса, — сказал Онни Джей. — Никогда не встречался с такой любопытной идеей. Осталось только добавить немножко рекламы.

Хейз попробовал запустить машину, навалившись всей грудью на руль, но из этого ничего не вышло. Тогда он вылез и начал толкать автомобиль на обочину. Онни Джей присоединился к нему.

— Собственно говоря, я и сам подумывал насчет нового иисуса, — заметил он. — Новый был бы посовременнее. А где ты его держишь, друг? — продолжал он.— Это кто-то из твоих знакомых? Мне бы очень хотелось встретиться с ним и послушать, какие у него идеи.

Они прикатили машину на парковку. Закрыть ее не было возможности. Хейз опасался, что, если он оставит автомобиль на ночь так далеко от дома, его могут украсть. Оставалось только ночевать внутри. Он забрался назад и задернул занавески с бахромой. Голова Онни Джея все еще торчала в окне.

— Ты можешь не бояться, что я познакомлюсь с новым иисусом и отстраню тебя от дел, — сказал он. — Это мне нужно просто для поддержания духа.

Хейз убрал насест и развернул тюфяк. Сзади, на полке под овальным окном, он хранил подушку, армейское одеяло, походную плитку и кофейник.

— Я даже с удовольствием заплачу тебе немного, чтобы посмотреть на него, — предложил Онни Джей.

— Послушай, — сказал Хейз. — Убирайся вон. Мне не о чем с тобой говорить. Ист никакого нового иисуса. Это просто такой оборот речи.

Улыбка почти сползла с лица Онни Джея.

— Что ты имеешь в виду?

— Нет такой вещи или человека, — сказал Хейз. — Это просто так говорится. — Он стал запирать дверцу, не обращая внимания на голову Онни Джея, торчащую в окне.— Не существует его, понял?

— Вот вечно так с вами, интюллехтуалами,— пробормотал Онни Джей.— Вечно треплете языком о том, чего у вас нет.

— Убери голову из окна, Холи, — сказал Хейз.

— Меня зовут Гувер Шотс, — рявкнул тот. — Я сразу, как тебя увидел, понял, что ты просто шарлатан.

Хейз приоткрыл дверь, чтобы ее захлопнуть, Гувер Шотс убрал голову, но забыл про большой палец. Раздался вой, способный разорвать даже самую черствую душу. Хейз открыл дверь, освободил палец и снова захлопнул. Он опустил занавески и улегся сзади на армейском одеяле. Слышно было, как на улице прыгает и воет Гувер Шотс. Вопли постепенно утихли, Хейз услышал шаги, и страстный, задыхающийся голос донесся сквозь железо.

— Ты просчитался, друг. Я тебя выброшу из дела. Я сам достану нового иисуса и за гроши найму Пророков, слышишь? Ты слышишь меня, друг?

Хейз не ответил.

— Завтра вечером я начну проповедовать. Небольшая конкуренция тебе не помешает. Слышишь меня, друг?

Хейз привстал, перегнулся через спинку сиденья и надавил на клаксон. Раздался пронзительный звук, похожий на козлиный смех, прерванный бензопилой. Гувер Шотс отскочил, словно его хватило током.

— Ну ладно, — крикнул он издали дрожащим голосом, — не волнуйся, ты еще обо мне услышишь. — И зашагал прочь по тихой улице.

Хейз пролежал в машине с час, и ему приснился кошмарный сон о том, что его похоронили заживо. Он не ждал Страшного суда; поскольку никакого Страшного суда нет, он ничего не ждал. Через овальное стекло машины на него смотрело множество глаз — некоторые с относительным уважением, как тот мальчишка из зоопарка, другие — с бесстрастным любопытством. Три женщины с бумажными пакетами в руках придирчиво разглядывали его, словно он был чем-то вроде куска рыбы на витрине, но вскоре они исчезли. Заглянул мужчина в соломенной шляпе, приложил к носу ладонь и помахал пальцами. Остановилась женщина с двумя мальчиками и усмехнулась. Потом дети куда-то пропали, а она стала жестами показывать, что хотела бы залезть внутрь и составить ему компанию, но не смогла пробиться через стекло и тоже исчезла. Все это время Хейз хотел выбраться из заточения, но, поскольку пытаться не было смысла, он вообще не шевелился. Он ждал, что за овальным окошком появится Хокс с гаечным ключом, но слепой так и не пришел.

В конце концов ему удалось стряхнуть кошмар и проснуться. Он думал, что уже утро, но была всего лишь полночь. Он пересел на водительское место, надавил на стартер, и «эссекс» тронулся, как ни в чем не бывало. Хейз доехал до дома и, вместо того чтобы пойти в свою комнату, остановился у двери слепого. Наклонился к замочной скважине, услышал храп, попытался тихонько приоткрыть дверь, но она не поддавалась.

И тут впервые у него возникла мысль взломать замок. Хейз обшарил карманы, отыскал кусочек проволоки, которым иногда пользовался, как зубочисткой. В холле царил полумрак, но все же света было достаточно; встав на колени, он засунул проволоку в скважину, стараясь не шуметь.

После пятой или шестой попытки замок легонько щелкнул. Дрожа, Хейз открыл дверь. Он тяжело дышал, сердце колотилось в груди так, словно он бежал сюда всю дорогу. Когда глаза привыкли к темноте, он двинулся к изголовью железной кровати. Голова Хокса свешивалась с края постели. Хейз присел на корточки, зажег спичку и поднес к его лицу. Хокс проснулся. Две пары глаз смотрели друг на друга, пока не погасла спичка; казалось, лицо Хейза открылось в пустоту еще более глубокую, поймало какое-то отражение и тут же закрылось вновь.

— А теперь уходи, — глухо сказал Хокс. — Оставь меня в покое.

Он ткнул кулаком в нависшее над ним лицо, но попал в пустоту. Пятно под белой шляпой отодвинулось и тут же исчезло.

На следующий вечер Хейз остановил «эссекс» перед кинотеатром «Одеон», забрался на капот и качал проповедовать.

— Я расскажу вам о своих принципах и принципах этой церкви! — воззвал он. — Остановитесь на минуту и выслушайте правду, которую вы нигде больше не услышите.

Он стоял, склонившись и выгнув руку невыразительной дугой. Остановились две женщины и мальчик.

— Я проповедую, что есть много разных правд, ваша правда, моя, чья-то еще, и за всеми скрывается одна-единственная правда: и она в том, что правды не существует, — возвестил он. — Нет никакой правды за всеми правдами — вот что говорю я и говорит моя церковь! Место, откуда вы пришли, исчезло, вы никогда не попадете туда, где хотели бы оказаться, а то место, где вы сейчас, понравится вам только, когда вы его покинете. Где же ваше место? Нет такого! Никто, кроме вас самих, не укажет вам, где быть, — продолжал он. — Вам незачем вглядываться в небеса, они никогда не разверзнутся, и ничего не откроется за ними. Вам незачем искать дыру в земле и всматриваться вглубь. Вы не можете проникнуть ни во времена ваших отцов, ни во времена ваших детей, если они у вас есть. Вам доступно только то, что сейчас у вас внутри. Если было Грехопадение — смотрите туда; если было Искупление — смотрите туда, если вы ждете Страшного суда — тоже смотрите туда, потому что все это должно быть в вашем времени и в вашем теле, а где же в вашем времени и вашем теле может оно быть? Где в вашем времени и в вашем теле Иисус искупил ваши грехи? — вскричал он. — Покажите мне это место, ибо я его не вижу. Если есть место, где Иисус искупил ваши грехи, то вам и нужно быть там, но кто из вас сумеет его отыскать?