жены. Вы слишком молоды, чтобы принять эту простую, но необходимую истину. И мой долг, как вашего будущего мужа, позаботиться о том, чтобы она прочно укоренилась в сознании.

— Но…

— Будьте добры не перебивать, когда я говорю, — тон голоса графа изменился и кольцо на пальце по ощущениям стало похоже на кусок льда, холодом прострелив руку до локтя. — Когда Святая Церковь скрепит наш союз, перед Богом и людьми я буду вашим голосом и волей. Завтра вам принесут всю необходимую литературу. Ознакомьтесь с ней, а места, которые я собственной рукой пометил для вас, выучите наизусть.

— И не подумаю!

Возмущение взметнулось в душе подобно цунами, сметая все вокруг. Я бросила вилку на стол, за ней последовала скомканная салфетка.

— Рабство отменили черт знает когда! И я не ваша собственность! Я буду делать, что захочу! Говорить, что захочу! И вообще…

— Элиза! — интонация, с которым отец произнес это имя, больно ударила по самолюбию. Нет у меня здесь союзников, и друзей нет. Я совсем одна против этого чудовища в теле мужчины. — Что за тон? Немедленно извинись перед графом!

— У меня пропал аппетит, — сдержать слезы было нереально и я, подобно героине какого-нибудь женского романа, выбежала из столовой, рыдая навзрыд.

И никто не попытался меня остановить. Даже Аннабель.

Выгнав из спальни Сиззи и Роззи, я заперлась изнутри и упала на кровать, зарывшись лицом в шелковые подушки.

Что же делать?

Слова графа развеяли последние сомнения — этот брак похоронит меня живьем, не оставит от веселой, доброй Лизы-Лисы ни-че-го.

И тут я вспомнила про дровосека и назначенную встречу. Шмыгнула носом, вытерла слезы и достала из тумбочки телефон — только начало восьмого.

Я вспомнила его обещание не дать меня в обиду и немного успокоилась. Что ж, время еще есть. Не сдавайся, Лиза! Еще не все потеряно.

К выбору наряда для встречи с Робертом младшим я подошла со всей серьезностью. Кринолины и корсеты, накрахмаленные юбки с кучей подъюбников и оборок были отброшены прочь.

Я не собиралась вызывать в дровосеке вожделение, но мне нужна была его жалость. Как к младшей сестренке, если бы она у него была. Или к сиротке, простой девушке, попавшей в беду. Я точно знала, что у него благородное сердце и честь не позволит остаться равнодушным к чужой беде.

Моей беде...

Поэтому надела платье с нашей первой встречи — синий сарафан без излишеств, с легким акцентом на талии, но вполне целомудренный. В нем удобно бегать, нижняя юбка легкая и не стесняет движения, а в черных кожаных балетках я могу передвигаться по дому бесшумно, как ниндзя.

Сложнее всего было дождаться полуночи, но когда часы пробили двенадцать раз, я с колотящимся сердцем выскользнула из спальни и, крадучись, спустилась на первый этаж.

Выйти на улицу через парадную дверь не рискнула и воспользовалась французским окном в столовой. Добежав до конюшни, я остановилась, отряхнула юбку, восстанавливая дыхание, и толкнула грубо отесанную дверь.

Внутри было темно и тихо, если не считать сонного похрапывания лошадей. Я подошла к стойлу Басси и провела ладонью по узкой морде. Шерсть под пальцами была густой и мягкой как пух.

— Доброй ночи, Элиза, — я вздрогнула, не могла не вздрогнуть, и обернулась. — Признаться, я до последнего не верил, что вы придете.

В темноте был виден только силуэт, но я сразу узнала дровосека.

— Ты опять меня напугал!

— Прошу прощения, идемте, — я скорее почувствовала, чем увидела, как Роберт протянул ладонь, приглашая, и слепо откликнулась, вкладывая свою руку в его, отмечая про себя, что кожа дровосека на ощупь теплая и шершавая.

По мере того, как мы проходили в глубь конюшни, воздух светлел и, наконец, за стойлом Верного я увидела зажженную масляную лампу и импровизированный стол: большой стог сена, накрытый к ужину по всем правилам придворного этикета.

На белой скатерти с кружевным кантом стояли два бокала, тарелки из голубого фарфора и бессчетное множество приборов. Маленькие стога заменяли стулья, причем у моего еще была удобная мягкая спинка.

— Ого, ты заморочился! — я отпустила руку Роберта и села на стог, расправив юбки и устраиваясь поудобнее.

— Полагаю, это комплимент?

— Можно и так сказать, — мое настроение стремительно улучшалось и я даже позволила себе улыбку, когда Роберт выудил откуда-то из-за спины плетеную корзину с фруктами, сыром и пыльной бутылкой из темного стекла, запечатанной сургучом.

Он методично раскладывал еду на столе, а я наблюдала и думала, как же он похож на отца. И не похож одновременно.

— Итак, — Роберт сел напротив меня, ударил ладонями по коленям и выпрямил спину. — Приступим, — я кивнула, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Мой стог сена был выше и шире того, на котором сидел дровосек, так что я хоть и была в два раза меньше, чувствовала себя хозяйкой положения. Но все изменилось, когда начался урок.

Вилка для рыбы, столовая вилка, вилка для закусок, вилка для устриц — и это не считая ложек и ножей! Надо отдать должное терпению Роберта, ведь я ошибалась каждый второй раз!

Ну, невозможно запомнить их все! Да и зачем, если у меня всего две руки и то вилку будет держать только одна!?

— Я устала! Ненавижу все эти… правила! — в сердцах швырнула маленькую двузубую вилку на стол так, что она вонзилась в сено, продырявив скатерть. — Черт, извини… — я откинулась на сено с видом тупой обреченности.

— Другие учатся этому годами. Не страшно, за свадебным столом мы будем сидеть рядом. Просто следите за мной и все получится.

За ужином со старшим Стендброком я швырнула прибор от злости и чувства, будто меня поймали в капкан. Но с дровосеком было по-другому — я действительно устала от всех этих тонкостей сервировки.

И только его последние слова заставили меня встрепенуться.

— Я не хочу выходить замуж за твоего отца. Ни за него, ни за кого-то другого. Неужели… — я постаралась вложить в голос немного смирения и мольбы. — Ничего нельзя сделать?

Роберт замолчал, сжимая в руках бутылку, которую так и не открыл, и покачал головой.

— Нет, к моему сожалению.

— Черт, ну и смысл тогда во всем этом? — я толкнула стол из сена носком туфли и скрестила руки на груди, не понимая, чего мне хочется больше —