— Про «море грозное…»? — спрашивает бабушка.

— Именно, — подтвердила Сусанна Григорьевна.

— Этой революционной песне Леночку выучила я! — гордо заявила бабушка. — Мы ее давно еще певали.

— Революционной??! — переспросила Сусанна Григорьевна.

— А как же? — говорит бабушка. — Если между леди и «простым матросом» развертывается явная классовая борьба?!

— «Море грозное» — песня не детская! — стояла на своем Сусанна Григорьевна. — И вообще, все эти «моря» развивают у ребят дурной вкус.

— А «Не плачь, девчонка, пройдут дожди»? — спрашивает бабушка.

— Если вы против «не плачь девчонки…», — вступилась за директора Зоя Николаевна, — обучили бы Шишкину чему-нибудь из классического репертуара. Еще с Шаляпиным знакомы! — она улыбнулась. — Борьба борьбой, но зачем человека за борт выкидывать?..

— Раньше все так делали, — спокойно сказала бабушка.

Она вынула из сумочки толстую грампластинку и протянула ее учителю пения.

Евгений Леопольдович открыл проигрыватель, поставил пластинку, и в классе сквозь потрескиванье и шорох раздался голос Шаляпина:

Наконец-то я могла спокойно вздохнуть. Я знала: пока поет Федор Иванович — мы с бабушкой в относительной безопасности.

Полпесни про Степана Разина вид у Сусанны Григорьевны был директорско-воинственный. Только после куплета:

ее как-то отпустило.

Потух директор — потухла и Зоя Николаевна.

А Евгений Леопольдович — наоборот — так разволновался, что заглянул к бабушке в сумочку и спросил:

— Еще что-нибудь есть?

— Есть! — сказала бабушка и вытащила фотографию.

— Автограф Шаляпина! — чуть ли не шепотом проговорил Евгений Леопольдович. — Взгляните!.. Это же он сам… Своей рукой!

Фотография пошла по партам. Каждый, к кому она попадала, вслух читал: «И. М. Лукину. Ф. Шаляпин».

Тарабукин потрогал подпись пальцем и сказал:

— Ого!

А моя бабушка сложила все обратно в сумку, махнула нам на прощанье рукой и ушла. Ну, и нас по домам распустили. Потому что, как вы понимаете, собрание наше окончилось.