Об этой примечательной особенности Леберехт узнал чуть позже, но каждому чужаку сразу бросалось в глаза нечто другое: Андреас, как только кто-нибудь произносил слово, подходил к говорящему и следил за движением его губ.

— Брат Андреас глухонемой, — объяснил Лютгер своему гостю — поэтому он все время делает такое серьезное лицо. Лишь самые старшие из нас могут припомнить, что он когда-то смеялся. Но это было до того, как Бог уготовил ему это тяжелое испытание. Однажды утром его нашли в библиотеке без сознания. С тех пор он лишен двух из своих чувств.

— Как бы мне хотелось бросить взгляд на библиотеку, — сказал Леберехт, и его глаза загорелись. — Или чужим запрещено переступать порог этого помещения?

— Нет, — ответил Лютгер. — Твой отец проводил там дни и ночи, и никто не возражал. Книги писались не для монахов, но для всех людей, насколько они их понимают. Однако же с этим вопросом тебе лучше обратиться к брату Андреасу.

Помедлив, Леберехт подошел к серьезному монаху, который был почти на две головы ниже его, и повторил свой вопрос. Брат Андреас прочитал вопрос по его губам, кивнул в знак согласия, повернулся и пошел вперед. Леберехт и Лютгер последовали за ним.

Между девятым[24]часом и вечерней службой аббатство превращалось в самое уединенное место на свете, приют тишины и святости; во всяком случае, так казалось постороннему, который приходил сюда в первый раз. И даже скептику вроде Леберехта вспоминалось в этот момент изречение Господа нашего: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные!"

Брат Андреас миновал вход, от которого по левую руку находились кельи монахов, а по правую — рефекторий для совместной трапезы и дормиторий — зал с пятью дюжинами деревянных, наполненных соломой ящиков, которые служили монахам кроватями.

За выходом из сада был устроен зеленый внутренний двор, где не было ни единого цветка, и Леберехт догадался, что здесь скрыт особый умысел. Цветы способны были отвлечь набожных братьев от погружения в себя, которое им предписывалось между утренней молитвой и повечерием; для прогулок в отведенные для этого часы были предусмотрены цветочные сады.

Задняя часть здания, где размещались библиотека, скрипторий, архив и ризница, по всей длине опиралась на внешнюю стену церкви, башни которой устремлялись высоко в небо. Когда брат Андреас открыл ворота во внутренний двор, на посетителей пахнуло тем своеобразным запахом ладана, воска и покрытых плесенью книжных переплетов, который свойственен всем монастырям и аббатствам и обостряет органы чувств до необычайного уровня.

По лестнице с высоким крестообразным ребристым сводом они наконец достигли верхнего этажа. Как только брат Андреас нажал на кованую ручку, находившуюся на высоте головы, высокая дверь открылась и перед ними предстал сад фей, полный тайн.

Еще никогда в жизни Леберехт не видел так много книг. Их, вероятно, было здесь сотни тысяч; выставленные на массивных. черных полках из дерева, которые устремлялись с пола до потолка и вверху перетекали в стрельчатые арки, они в своей очередности друг за другом создавали впечатление церковного нефа. К верхним этажам, где располагались, главным образом, печатные труды малого формата, добраться можно было только по узким деревянным лесенкам, которые, казалось, свисали с потолка, как нити паутины, через каждые двадцать шагов. Нижние полки были заняты фолиантами в блестящих переплетах; их обложки порой достигали толщины ладони и имели такой вес, что требовалось двое монахов, чтобы поставить их на пюпитр. Таких пюпитров была добрая дюжина, и располагались они друг за другом, как кормушки, в середине помещения.

За последним пюпитром, освещенным солнечными лучами, проникающими через два узких стрельчатых окна, сидел старый монах с белой бородой. Полностью погрузившись в чтение крупноформатной книги, он не обратил на вошедших ни малейшего внимания. Леберехт заметил, что старик пользовался камнем для чтения, новомодным прибором, о котором он уже слышал, но в действии которого все же сомневался, как и в чудесах святого Игнатия Лойолы. О последнем говорили, будто в присутствии Бога он мог парить над землей на высоте в пять ладоней.

Лютгер, заметив удивление в глазах Леберехта, подошел к брату Андреасу и объяснил ему, что молодой посетитель есть не кто иной, как сын Лысого Адама, который был в особенной степени связан с аббатством и, прежде всего, с библиотекой. Тут лик маленького монаха просветлел, из складок на груди своей сутаны он вынул осколок доски, нацарапал на ней грифелем пару слов и протянул ее Леберехту. Тот прочитал: "Requiescat in pace!".[25]Лютгер тоже проявил интерес к грифельной доске и объяснил:

— Брат Андреас со времени своей глухоты пользуется только латынью. Он понимает немецкий язык, но все, что хочет сказать, говорит на церковной латыни. Одному Богу известно, что в нем происходит. — При этих словах Лютгер немного повернулся, чтобы брат Андреас не мог видеть его губ.

— Вы упоминали о тех книгах, которые посвящены миру цветов и трав, — сказал Леберехт. — Прошу вас, покажите их мне!

Лютгер приблизился к третьей полке и взмахом руки указал вверх.

— Ты молод, и все-таки жизни твоей не хватит, чтобы прочитать все книги библиотеки.

Леберехт подошел к стене из кож и пергамента, которая высилась перед ним подобно башне, вынул одну из книг и поставил ее на пюпитр. Заголовок гласил: "Сады Здоровья, по-латыни Hortus sanitatis. Отсюда истинные мастера извлекли то, что полезно человеку для его здоровья. С высочайшим прилежанием все прочтено, скорректировано и исправлено печатником Германом Гюльферихом из Франкфурта".

— Один из наших новых трудов, — заметил Лютгер.

Другая книга привлекала внимание своими разноцветными иллюстрациями, раскрашенными от руки с натуры и в своей естественности едва отличимыми от цветов в саду. Она носила название "De historia stirpium commentarii insignes",[26]а ее автором был Леонхард Фукс, личный врач маркграфа Ансбаха, позже профессор в Тюбингене и ученый, возведенный императором Карлом во дворянство. Говорили, будто он настолько превосходно описывает лечебное действие растений, что ни один врач или аптекарь не мог обойтись без этого труда.

Лютгер, подавив усмешку, сказал:

— Вообще-то, эта книга должна стоять не здесь. На ней нет разрешения к печати святой инквизиции, ведь автор — приверженец Реформации. — И, подмигнув, добавил: — Христианскую ботанику, то есть ту, учение которой находится в согласии со Святой Матерью Церковью, ты найдешь в этом труде! — При этом он передал Леберехту книгу, титульный лист которой украшал расколотый орех, а узор из разных трав обрамлял заглавие: "Herbarum imagines vitae" ("Трав телесное изображение"), — Эта книга имеет разрешение к печати императора и Церкви. Так что ее можешь читать, не испытывая никаких сомнений.