— Д-да.

— Кажется, это мы с ним немного перепили, братцы. А вообще — я хотела бы посоветовать вам уделять меньше внимания алкогольным напиткам. Кстати, я хотела спросить: а как это вы сюда попали?

— У тебя голос, как у этой жабы из тупого сериала про крутых суперменистых америкашек, которые лезут не в свои дела… этого… «Ее звали Никита». Где там еще телка ходит и всех мочит, — хмуро сказал Ковалев. — Такая… пучеглазенькая. Ты что, тут по приглашению, как и мы, или снова работой на богатого папика осчастливили?

Я пожала плечами:

— Что-то ты, Костя, сегодня какой-то… мизантропически озабоченный.

— Не мизантропически… не озабоченный, — немедленно откликнулось нигилистически настроенное эхо в лице Паши Немякшина. — А вообще… давай выпьем. И телки тут… ниче телки.

Бессвязный вербальный набор Паши завершился басовитым хрюканьем, после чего хлопец поднялся и передислоцировался к каким-то фотомодельного вида хохочущим пьяным девицам. Я же наклонилась к Ковалеву и негромко произнесла:

— Не нравится мне все это. Не нравится, Костя. Учти, Ковалев.

— Ты о чем это? — Он недоуменно прищурился, но я уже поднялась и направилась к Рощину.

А примерно через час произошло непредвиденное…

* * *

…Нет, не очередной кровавый инцидент, хотя крови хватало. Крови от прекрасно приготовленного бифштекса, который поедал Эдуард Сергеевич Рощин, — крови, которая в полном несоответствии с джентльменскими манерами Эдуарда Сергеевича и его умением держать себя в пристойном светском обществе летела во все стороны и даже попадала мне на платье.

Просто — Рощин напился.

Это и было тем самым непредвиденным, о чем я упоминала выше.

К одиннадцати вечера Эдуард Сергеевич стал практически невменяем. То есть не то чтобы он напился до визга, который не в состоянии издать ни один уважающий себя поросенок… нет. Просто он уже не слышал ничего, что бы ни говорили ему окружающие, включая и меня, а непрестанно говорил сам. При этом жестикулируя с вполне вероятной угрозой оставить меня без глаза.

— Я х-ха…тел сказать, Женя, что это как бы… провидение, что вы оказались в Сочи в такой фено… менальный… мемо… меме-нт… моменто мори…

Пока эти слова, ковыляя, как пьянчужка по лестнице из полуподвальной пивной — «рыгаловки», вываливались из раскрытого рта Рощина, мне думалось, что, по всей видимости, в эту поездку меня просто-таки преследует злой алкогольный рок. В плане того, что кто бы со мной ни общался, он немедленно напивается и демонстрирует мне все лучшее из усвоенных им жизненных уроков, что только имеет. Мне же пить ни в коем случае не рекомендуется: следуют загадочные периоды непонятной слабости, ночью плавно перетекающие в кошмары.

Вот и мой драгоценный работодатель Рощин отличился. Прямо как эти Ковалевы, Крыловы и Немякшины. Сказать, что я не видела Эдуарда Сергеевича в состоянии, хотя бы отдаленно напоминающем нынешнее, — значит ничего не сказать.

— Я п-па-ла-гаю, что мне не стоило привлекать все это… на выслугу лет… — глубокомысленно выговорил Рощин, опрокидывая бокал с вином. Не опрокидывая, то есть выпивая за чье-то здравие (преимущественно за свое, потому как все-таки его, Эдуарда Сергеевича, юбилей), а зацепив локтем и опрокинув на скатерть, а равно на мое платье и брюки Сергея Дубнова. — И вообще… вот скажи, американец, в чем сила? — Он повернулся к Дубнову, тупо заморгал глазами, а потом вдруг гаркнул на пол-клуба: — Э-э-э… ты же черный, как сволочь! Ты «Мойдодыр» читал?!

«Выслуга лет» и сопутствующие цитаты из «нетленки» Алексея Балабанова «Брат-2» (как будто с Крыловым и Ковалевым плотно пообщался) меня доконали. Я наклонилась к Дубнову и произнесла:

— Шефу-то пора отдыхать…

— Да, это точно, — кивнул начальник охраны. — Чего это он так нажрался? Я его первый раз в таком виде…

— Вероятно, нервный стресс.

— Ну… у него еще и не такие нервные стрессы бывали, можешь мне поверить.

— Могу. Но что будем делать?

— Я п-палагаю… что вы говорите… пра-а меня? — влез Рощин и тут же густо икнул, а потом идиотски захохотал. Это было настолько вразрез с его обычным поведением, что мне стало откровенно неловко. Словно я разворошила грязное белье и докопалась до чего-то из ряда вон выходящего и постыдного.

Я решительно поднялась и, ощущая легкое головокружение, взяла Эдуарда Сергеевича за руку и сказала:

— Пойдем.

— К-куда? — Он поднял на меня осовелые глаза. — А-а-а! — он погрозил мне пальцем и начал глупо улыбаться. — Я вас всех… это самое… знаю. Зна-а-аю! Вы все… лишь бы вот… а то когда… так нет.

Дубнов повернулся к застывшим у стены двум огромным охранникам и прищелкнул пальцами: те немедленно двинулись к Рощину и, осторожно взяв увеселившегося шефа под руки — я посторонилась, — повели его по широкой лестнице на второй этаж клуба.

— Женя, ты с нами, — сказал Дубнов. — Не нравится мне все это. Знаешь что… мы сейчас уложим его спать, а ты будь при нем безотлучно все это время, пока…

— Пока не проспится?

— Ну да. Вот артист! И кто бы мог ожидать? Дядина кровь играет, что ли?

* * *

Вопреки ожиданиям, в номере господин Рощин не утихомирился. Впрочем, охрану это заботило мало: выполнив транспортные функции, то бишь доставив шефа до места, они бросили меня наедине с объектом надзора.

А «объект» проявил аппетит и, вытащив из холодильника банку черной икры, начал ее поедать прямо пальцем. И куда только все манеры девались! Время от времени Эдуард Сергеевич соскальзывал со своего дивана на ковер перемазанным в каком-то соусе седалищем, так что приходилось его поднимать.

Впрочем, после того, как он съехал в пятый раз, я оставила это неблагодарное занятие и оставила Рощина сидеть прямо так — на ковре.

Доев икру, Эдуард Сергеевич с загадочным видом поманил меня пальцем и произнес:

— А мне кажется… я зна-а-аю… что это не может быть случайно. Ну не может… быть случайно. Это все хитро подстроено, да…

— Что — хитро подстроено?

— Вот так… что ты жила в квартире этой Калиниченко, а ее брат… о, ее брат! А вот знаешь ли ты, чем занимался ее брат?

— Который? Константин, который Кальмар, или Дмитрий, который работал на вас?

— Вот-вот… он… Дм… гм… кгм…митрий. Он работал… он работал в моей фарма…цевти-чес-кой фирме… проект сулил баснословные барыши. И что же эта сука… продался с потрохами самому мерзкому моему конкуренту… Сашке Вавилову. Да он, Сашка, тут и не при делах… я об этом Диме Калиниченке. Какая небля… е-бля… ебла… н-н-н… неблагодарная тварь! — Эдуард Сергеевич поджал под себя ноги, сел по-турецки, в результате чего одна туфля с его ноги слетела и оказалась в его руке.

Эдуард Сергеевич посмотрел на нее так, словно держал в руке змею, а потом коротко размахнулся и швырнул туфлю прямо перед собой. Последняя чудом разминулась с моей головой, описала параболу и, пролетев через всю комнату, попала в тонкое расписное стекло двери, и то с жалобным высоким стоном разлетелось на куски.