Много веков здесь занимались торговлей и сейчас не изменяли принципам. Лейшоиш – гавань Порту – являлась чуть ли не самым оживленным местом в городе. Там деловито сновали корабли, крупные суда стояли на рейде, их силуэты вырисовывались на фоне неба и моря, словно написанные акварелью.

После того, как отыскали парковку, Анатоль сказал, что нужно начинать осмотр от собора Се, а для этого – подняться на холм. Все покорно потащились за бойким художником; Женя, как обычно, отставал, снимая живописные виды, и Софи шла рядом с Анатолем, о чем-то с ним болтая и помахивая золотистой сумочкой.

Свинцово-серый кафедральный собор нависал над улицами, как священник над нерадивой паствой; отсюда открывался прекрасный вид на реку Доуру и кварталы за ней. Когда Женя остановился, повернулся и, прищурившись, посмотрел вокруг – оказалось, что город повсюду, насколько хватает глаз. Дома спускались лесенками по склонам холмов, торчали башни и шпили, виднелся вдалеке мост по проекту Эйфеля, и чувствовалось, что это самобытный город, гордый, своенравный, который никому не позволит оспорить ту славу, что у него уже есть, – а при случае заберет еще больше.

В этот момент Ильясов даже благодарен был Анатолю за то, что тот уговорил их сюда приехать.

Дальше он благодарен уже не был.

Делорм обращал внимание в основном на Софи и делал это высококлассно. Он говорил об искусстве и соборных витражах – она любила искусство. Он рассказал, как перед алтарем в капелле, на который пошло около восьмисот килограммов серебра, соорудили во время вторжения наполеоновских войск стену из штукатурки – Софи вспомнила аналогичный случай во Франции. Анатоль заговорил о Назони, крупнейшем португальском зодчем восемнадцатого века, и выяснилось, что Софи о нем что-то когда-то читала, а Женя слышит впервые и – он оставался с собой честен – назавтра же забудет.

«Вот поженятся они и будут каждое утро, прямо за завтраком, говорить об искусстве, – мрачно думал Ильясов. – Между приготовлением омлета и намазыванием масла на багет – о барочной архитектуре, до кофе – о серебряных алтарях и стенах из штукатурки, а после, перед тем, как разбежаться на работу, – о редкой керамике». Женя не понимал и половины из того, о чем трещал Анатоль, и переводил с пятого на десятое; впрочем, Вася и Люся оказались в этом плане нетребовательны и предпочитали листать свой путеводитель. Ильясов же продолжал слушать Делорма, не узнавая половины французских слов. Н-да, не в совершенстве он еще знает язык, не в совершенстве…

Выйдя из собора, прогулялись к Епископскому дворцу, и Анатоль стоял к Софи еще ближе; когда спускались по Байрру-да-Се, беднейшему, но самому живописному кварталу города, художник аккуратно поддерживал девушку под локоток. Идти иногда приходилось гуськом, над улицами полоскалось белье, проулки напоминали проходные дворы, где любят гнездиться криминальные элементы, и все это выглядело восхитительно, и Женя сделал массу отличных кадров. Кое-где высились башенные краны: Европейский союз, как объяснил Делорм, наконец облагораживает исторический центр, сохраняя культурное наследие.

– Прежде чем мы пойдем дальше, – сказал Анатоль, с легкостью принявший роль вожака стаи и даже не мысливший, что кто-то посмеет ее оспорить, – нужно пообедать.

– Здесь? – ужаснулась Софи, пропуская чумазого мальчишку, сосредоточенно тащившего в гору ржавый велосипед.

– Сейчас будет сюрприз. – Делорм указал в конец улицы: – Вуаля!

Там, над сверканием Доуру, лежала вполне приличного вида набережная, а когда вышли к ней – оказалось, что это одно из самых туристических мест, где полно ресторанов и кафе, и люди ходят совсем другие, привычно преуспевающего вида.

– Каиш-да-Рибейра, – объявил Анатоль так, словно набережная являлась его личной собственностью, и это он возвел над нею дома с пестрыми фасадами, расставил столики и разложил на белоснежных скатертях сияющие приборы. Даже туристов сам рассадил – вот какой молодец! – Забавно, верно? Бедность и богатство соседствуют бок о бок. Там, – он махнул в сторону улицы, откуда они спустились, – до сих пор иногда умирают от голода. А здесь от голода умереть сложно.

– Анатоль! – Софи зябко передернула плечами.

– Дорогая! Извини, если расстроил. Но это правда. Таково величие и грязь цивилизации: кто-то обязательно оказывается наверху, а кто-то внизу. Иногда наверху – не значит в богатстве. Эти кварталы лежат выше на холме, но хорошо кушать мы станем здесь, внизу.

Они довольно быстро выбрали ресторан, где можно усесться за столик впятером, и сделали заказ. Родственники как-то притихли, то ли придавленные величием Порту (странно, Лиссабон на них так не подействовал), то ли просто умаялись. Софи придвинула свой стул к Женькиному, под столом задела его коленку своей и не спешила убирать ногу. Анатоль сидел напротив, лениво откинувшись на спинку, рассеянно грыз дужку очков и наблюдал, как степенные официанты разносят тарелки. Жизнь налаживалась.

– Почему такой контраст? – спросила Софи у Анатоля. – Ты ведь здесь бывал, ты знаешь их менталитет. Почему так много всего для туристов, а для местного населения – мало?

– Не так уж и мало, дорогая. Просто они по натуре лентяи. Никогда никуда не торопятся, считают, что жизнь всегда впереди. Контраст, о котором ты говоришь, заметен в больших городах. Ты обратила внимание, что деревни выглядят чисто?

– И довольно ухоженно…

– Большинство этих домиков куплено в рассрочку, и там есть все необходимое. Португальцы обожают детей и заводят помногу, держат во дворах кроликов. В отличие от нас, не любят смотреть телевизор. Учат детей не в престижных колледжах, не стараются послать их в школу получше, как мы, а предпочитают сельские гимназии. Очень неторопливая нация, очень. Считают, что они все уже открыли. Но если скажешь, что исторические достижения их ничего не стоят, – обретешь врагов на всю жизнь.

– Так может случиться с любым патриотом, – заметил Женька.

– Кстати, о патриотизме. Вы знаете, что портвейн – не национальный напиток Португалии? – сказал Анатоль, когда официант поставил на стол бутылку белого порто и бокалы. – Он для иностранцев. Сами португальцы пьют свои вина, а его подают везде, экспортируют, выращивают, любят… но не считают «своим». Но мы не станем препятствовать, верно? Чтобы по достоинству оценить портвейн, – он взял свой бокал, – вначале надо немного отпить, подержать вино во рту, дабы почувствовать его вкус, а потом уже медленно глотать. Когда глотаешь, вкус должен меняться. Чем больше раз он меняется, тем лучше вино. – Анатоль проделал упомянутые действия, пожмурился и кивнул: – Превосходно, хоть и не национально. Вот у вас, Эжен, водка – русский напиток?

– Русский напиток – это технический спирт, – задушевно поведал Ильясов. – В крайнем случае – тормозная жидкость. Технический спирт пьют интеллектуальные личности, тормозную жидкость – народные массы. Это помогает нашим продажным политикам держать массы под контролем.

Анатоль вытаращил глаза, а Софи стукнула Женю кулачком в бок.

– Эжен!!