стыдно! За Мэри, за всех, кто причинял боль моей сестре… И за себя, потому что я не могла ничего поделать.

Карлсен налил ей воды. Мисс Нортон поблагодарила и быстро осушила стакан.

– А когда Мэри уже надолго умолкла, я решила, что разговор кончился, но ошиблась. Я приоткрыла дверь – думала сходить поддержать Тамару, а она, несмотря ни на что, спокойно, с достоинством объясняла Мэри, как она позорит их семью своим поведением.

– Вам известно, из-за чего они поссорились?

Эмили покачала головой:

– Я уже говорила, что никогда не подслушиваю.

– Ах да!

– Но уверена, что причиной была какая-нибудь мелочь. Возможно, Тамара не дала Мэри карманных денег или что-то в таком духе.

Карлсен чуть наклонил голову, словно внимал своим сомнениям. Неужели мисс Нортон в самом деле никогда не подслушивала?

– Сейчас мне кажется, что им вообще не нужна была причина, чтобы накричать на Тамару, – сказала Эмили.

– Вот как?

– Да. По-моему, она их раздражала одним своим присутствием. Поведение детей мне трудно объяснить, но я знаю, что особенно выводило из себя Джона. То, что Тамара была успешной в делах. Он видел, с каким уважением и восхищением относились к Тамаре разные люди. И даже его знакомые! К нему такого уважения никто и никогда не испытывал. Я думаю, у него жуткие комплексы на этот счёт. Он всегда жил исключительно на её деньги, и все его друзья это знали, говорила мне Тамара. А теперь он эти деньги просто унаследует!

– Какого рода доход был у миссис Робинсон?

– Наш отец оставил ей свои акции, при нём они были вложены в иностранные компании. Когда он умер, его поверенные уговаривали Тамару оставить всё как есть, предвещая большую выгоду. Но Тамара решила всё переиграть. У неё было поразительное чутьё в бизнесе, это у неё от отца. Она велела продать акции, все до единой, а на вырученные деньги купить другие. И только представьте, что меньше чем через полгода те фирмы, в которые вкладывался отец, обанкротились и ликвидировались. А новые инвестиции вскорости начали приносить немалый доход. Тамара была во всём уникальна.

– Вам что-то причитается от доходов с этих акций?

– Тамара назначила мне щедрое содержание с них. Но я зарабатываю и сама. Работаю в салоне массажисткой.

– Что ж, понятно, – Карлсен тронул очки. – Скажите, а какие отношения у мистера Робинсона с его детьми?

Эмили шмыгнула носом.

– Ну… у них нормальные отношения. Обычные. Не знаю…

Карлсен надеялся услышать больше. Мисс Нортон шмыгала носом ещё около минуты, затем наконец сказала:

– Мне кажется, Джон почти равнодушен к сыновьям. Он никогда не водил их на спортивные занятия, не проводил с ними время в детстве, не учил играть в шахматы, ну, не занимался ими, в общем. От сестры я слышала, что Джон их только порол за какие-то шалости. И на этом отцовское внимание к ним заканчивалось.

Она помолчала ещё немного.

– Джон всегда хотел дочь. Тамара мне часто об этом говорила. Он повторял ей, что непременно будет ревновать её к сыну и потому не сможет его любить. Такова его натура. Он был глубоко разочарован, когда родились его собственные дети. Поэтому, как только в семье появились деньги – благодаря Тамаре, она дала согласие на удочерение. Джон был доволен и очень горд. С той поры он занимался только Мэри, оставив сыновей на попечение матери. А ведь мальчикам в воспитании необходим отец!

Вздох.

– Конечно, это не была вина Мэри. Разве можно винить в чём-то ребёнка? Мэри была ангелом. Мне казалось, что она даже похожа на Тамару внешне…

По щекам Эмили потекли слёзы.

– Но с годами всё поменялось. Всё. Как только Мэри стала подростком… девушкой… – Эмили смутилась и слегка покраснела. – Ну, вы понимаете…

– Вы имеете в виду месячные?

Эмили кивнула и ещё больше покраснела.

– Да. И ангел превратился в дьявола.

Адам Карлсен мягко спросил:

– Вы набожны, мисс Нортон?

Вопрос был неожиданным. Она задумалась.

– Вообще-то я хожу в церковь и делаю пожертвования… Но вы, наверное, говорите о ревностном исполнении разных обрядов?

Карлсен не ответил, чтобы не сбить направление мыслей девушки. В конце концов она сказала:

– Мне когда-то понравился рассказ о Лазаре из Вифании. Кажется, я вычитала его у евангелистов. Иисусу сказали, что Лазарь болен, и Иисус отправился к Лазарю, хотя уже знал, что Лазарь умер. И тогда Иисус стал плакать, а иудеи, ставшие свидетелями его слёз, сказали: «Смотри, как Он любил его».

На печальном лице Эмили вдруг появилась улыбка.

– Мне кажется, в этом рассказе какая-то наивысшая доброта, которая только доступна человеку.

Её красный нос в очередной раз шмыгнул.

– Я плачу сейчас, потому что я почти не плакала, пока была жива сестра. Теперь я буду плакать долго. Наверное, пока сестра не воскреснет.

Она тихо прошептала:

– Я буду ждать.

Глава 3

Повисла тишина.

Мисс Нортон вытерла слёзы и посмотрела прямым взглядом на норвежца.

– Я начинаю сходить с ума, верно?

Тот покачал головой:

– Вы просто любили вашу сестру всем своим большим сердцем.

Карлсен присел в кресло за столом.

– Мисс Нортон. Вы начали с того, что сообщили мне о ваших предчувствиях.

– Да…

– В этой поездке вам начало казаться, что вашей сестре грозит опасность.

– Верно.

– Вы можете сказать точно, было ли это чувство опасности с вами неразлучно или оно рождалось у вас в какие-то определённые моменты? Скажем, когда рядом с вами появлялся какой-то конкретный человек?

– Я поняла, что вы имеете в виду. Нет, я не назову вам такого человека. Но я думаю… да, я думаю, что это чувство рождалось во мне каждый раз, когда я находилась непосредственно рядом с сестрой.

Карлсен молча согласился с этой версией.

Он сказал:

– Вы не могли бы описать действия каждого на фуникулёре?

– Попытаюсь.

Пальцы мисс Нортон стали теребить платок.

– Мы сели в вагончик… Нет, пожалуй, я начну с автобуса. В автобусе я сделала Тамаре массаж шеи и плеч, чтобы ей стало получше и вообще чтобы как-то отвлечь её от тяжких мыслей после ссоры. Затем мы приехали, и Тамара – она выходила последней из автобуса – попросила Джона подать ей руку.

– А где были вы в тот момент? Вы помните?

Эмили удивилась.

– Я? Кажется, совсем рядом.

– Хорошо. Продолжайте.

– Джон помог Тамаре спуститься из автобуса, но затем быстро от неё отошёл.

– Она говорила ему что-нибудь?

– Кажется, она сказала, что нехорошо себя чувствует, но она могла и не говорить этого, потому как её скованные движения говорили сами за себя. Я