подозрения, пересчёт старых обид. И тут я не выдерживал, начинал кричать на неё. Объяснял, требовал, чтобы она прекратила. Тамару невозможно было переделать. Главное, что она понимала, что не права, и всё равно раз за разом одно и то же. Это бесило страшно.

Мистер Робинсон отвернулся к окну. Всё его существо было раздражено от неприятных воспоминаний.

– Коннор, стало быть, тоже вставал на защиту миссис Робинсон? – спросил Карлсен.

Джон кивнул.

– Но не так отчаянно. Скорее, он мог, проходя мимо, сказать нечто вроде «Ну довольно вам ругаться, не надоело ещё?». Ему просто не нравился сам факт ссоры. Он не выяснял, кто прав, а кто виноват, ему, в сущности, было абсолютно всё равно. Коннор… Он вырос с каким-то инфантильным взглядом на жизнь. Он не понимает, из-за чего у мужа и жены могут возникнуть конфликты.

– Он когда-нибудь ссорился с миссис Робинсон?

– Ну, бывало раз или два. Хочу, чтобы вы поняли: Коннор – не человек с мозгом ребёнка. Он совершенно здоровый взрослый юноша. Просто у него чистейшая душа.

– Я понимаю, – заверил его Адам. – Но скажите, Коннор когда-нибудь повышал голос на свою мать?

Джон Робинсон вздохнул и посмотрел на норвежца исподлобья.

– Вам это Эмили наболтала, не так ли? Что ж. Скажу вам одно: вы просто представить себе не можете, каким человеком была моя супруга. Да, на корабле она заставила Коннора выйти из себя, а это, поверьте, дело трудное. Легче заставить Леонарда выучить уроки.

– Вам известно, из-за чего они поругались?

Мистер Робинсон покачал головой:

– Понятия не имею. Но вполне могу представить, как Тамара придумала какую-то очередную глупость и начала промывать ею мозги Коннора.

– После этого они помирились?

– По-моему, потом они просто не виделись, Коннор ушёл в свою каюту или ещё куда-то. А когда мы уже сходили на берег, казалось, что ничего и не было. У нас в семье так всегда. Когда буря заканчивается, все вновь общаются как ни в чём не бывало.

На этих словах лицо Карлсена немного вытянулось.

– В самом деле? – произнёс он озадаченно. – У меня сложилось совсем иное впечатление…

Джон перебил его, с равнодушием махнув рукой:

– Да, понимаю, о чём вы. Ваше впечатление вас не обманывает. Только вы должны понимать: мы общаемся после каждой ссоры как прежде, потому что у нас нет другого выхода.

Пол Каннингем, наблюдавший из угла, мог поклясться, что в ту секунду глаза Карлсена вдруг зардели таинственным пламенем.

– Это похоже на тяжёлую форму наркомании, – продолжил мистер Робинсон. – Тамара намеренно щекочет мне нервы, я взрываюсь, мы ругаемся, и оба знаем, что это пагубно для нас. Но стоит страстям затихнуть, как мы вспоминаем, за что полюбили друг друга много лет назад. Только с годами от этой зависимости в нас накопилось много побочного. Расшатанные нервы, злость, обида, усталость… и даже сожаление о зря прожитых годах…

Глава 5

Джон достал сигареты.

– Хотите?

Через минуту, когда трое мужчин курили, мистер Робинсон сказал:

– Мы оба устали от такой жизни. Но Тамара всё же пыталась сохранить брак. Мне кажется, это чисто женское видение жизни.

– Вы просили развод?

– Как-то в очередных ссорах – и, кажется, я был нетрезв – у меня выскальзывали слова о желании развестись. Потом, правда, всё как будто забывалось.

– Как будто, – повторил Карлсен.

– Ну… вы же понимаете, что на самом деле ни я, ни тем более Тамара этого не забыли.

– Да, женщины такого не забывают.

– Ей хотелось во что бы то ни стало не дать семье распасться. Но я не понимаю почему. Тамара была во многом умнее других женщин, хоть и сложной. Уж она могла понять спустя столько лет, что нам лучше развестись, потому что мы чужие люди. Иногда казалось, что она это прекрасно понимает, но ей будто нравилось играть со мной в какую-то игру. В какую-то идиотскую женскую игру, полную интриг и прочей мути.

Мистер Робинсон стряхнул пепел, облизал сухие губы.

– Возможно, она думала, что если отпустит меня, то лишится какой-то важной игрушки.

– Это очень мужское толкование проблемы, не так ли? – Карлсен затянулся и выпустил дым через ноздри.

Джон Робинсон спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что поведение женщины – единственная вещь, не поддающаяся изучению.

– А как бы вы объяснили?

– Поведение вашей жены? Мне, как человеку со стороны, кажется, что за всеми сложностями, которые сопровождали слова и действия миссис Робинсон, скрывалось чувство любви к вам. Возможно, она не могла до вас достучаться иначе.

Джону явно не нравилась тема. Он раздражённо поёрзал в кресле и спросил:

– Сколько вам лет?

– Двадцать.

– Нет, вы только представьте!

– Разве не с моими сверстниками вы предпочитаете проводить время?

Мистер Робинсон щёлкнул языком.

– Опять Эмили наболтала?

– И всё-таки?

Мужчина почесал двухдневную щетину.

– Я общаюсь с теми, с кем мне интересно. Но я никогда ничего не рассказываю о том, что происходит в моей личной жизни. Никому. Я впервые обсуждаю это с кем-то… И ему двадцать, а на нём купальный халат.

– Здравый смысл вы не утратили. Кстати, о врачах. Вы сказали, что ваша жена часто болела, но не всегда обращалась к врачу. Вы считаете, что она симулировала боли?

– Я считаю, что она иногда симулировала. Для этого у неё было два повода. Во-первых, это было её оружием, которое она использовала во время ссоры, когда чувствовала, что проигрывает. Во-вторых, она разыгрывала, как правило, сердечные боли, если ей вдруг становилось скучно и она хотела, чтобы на неё обратили внимание.

– А какие боли, по-вашему, миссис Робинсон не симулировала?

– Вы неверно задаёте вопрос. У неё действительно отекали ноги, руки, давление могло подскочить вместе с пульсом. Тут понимаете, какое дело… Она могла порой симулировать и те болезни, которые у неё действительно имелись. Поэтому отличить настоящую боль от выдуманной могла только она или опытный специалист.

– Вам известно, какими препаратами она лечилась?

– По-моему, таблетки, чтобы понижать давление. Может, ещё что-то, но я больше ничего об этом не знаю.

И вдруг лицо мистера Робинсона резко покраснело от нахлынувшего гнева, он выговорил сквозь зубы:

– Глупая! Глупая женщина! Я сто раз ей это повторял! Из-за своего вранья она могла оказаться в опасном положении! Ей невдомёк, что однажды я бы не поверил в эти боли, когда ей могло стать плохо по-настоящему!

– Но, кажется, именно это произошло на фуникулёре?

Джон Робинсон свесил голову и промолчал.

Адам Карлсен спросил:

– Вы ведь ей не поверили?

Ответ звучал тихо:

– Нет.

– И сейчас,