Богомол: По-моему, это ужас, ужас! Невозможно смотреть на экран. Неужели есть люди, которые могут творить такие вещи или платить за то, чтобы смотреть что-то подобное?

Балерина: Надо же, не ожидала такой чувствительности от «девчонок из выгребной ямы». Думала, вы покрепче. Я видела и более жесткое кино. К тому же, кто может доказать, что на этих кадрах действительно Черная Луна?

Я знаю, что вопрос Балерины обращен ко мне. Так она провоцирует меня, желая видеть мою реакцию. Но я не могу ответить как попало, надо сказать что-то весомое. Такое, что не оставит места для сомнений, что убедит всех в правдивости моих слов.

Черная Луна: Я не хотела возвращаться к прошлому после того, как убила «человека-монстра». Я сбежала оттуда и решила больше не оглядываться назад. Если кто-то из вас хочет проверить, правду ли я говорю, вы можете поискать сообщение о его смерти в Интернете или позвонить прямо в полицию. Его звали Милош Утка.

Балерина: Не надо изображать перед нами героиню. Ты прекрасно знаешь, что в глубокой сети тебя никто не сможет найти. Ты сама создала этот чат так, чтобы наши IP-адреса были скрыты за бесконечными слоями шифра, как сердцевина луковицы под шелухой.

Яблоко П: Слушай, что за хрень ты несешь! Тебе мало того, что ты видела на этой проклятой странице?

Балерина: Что я видела, я знаю. Чего я не знаю, так это, действительно ли та девушка на фотографиях Черная Луна, как она утверждает. И правда ли, что она убила того человека.

Богомол: После того немногого, что я увидела, будь я на месте Черной Луны, я бы тоже без малейшего колебания убила этого монстра.

Яблоко П: И какого подтверждения ждет от нее Балерина? Чтобы она положила голову монстра на поднос и подала нам на ужин?

Туманность: Пока вы тут болтаете, я поискала в Интернете имя Милоша Утки, но не нашла ни одного упоминания о нем. Ничего.

Балерина: Вот видишь, Черная Луна, ты можешь не волноваться. Твой «человек-монстр» существует только в твоем воображении.

Черная Луна: Я тоже поискала его в Гугле. Я никогда не делала это до сегодняшней ночи. Но мне не хочется, чтобы вы думали, будто я вру. Я сообщу вам другие ссылки на газеты, которые давали сообщение об убийстве Утки, но они на сербском, и вам придется переводить их на английский.

Балерина: Как ты ни старайся, мы все равно не сможем проверить, что именно ты его убила. До того как создать этот чат, ты нам говорила, что твой проект имеет какое-то отношение к книге, которую ты пишешь. Судя по всему, это будет какая-то фантастика, верно?

Ведьмина Голова: Хватит, Балерина, перестань! Ты прямо как инквизитор какой-то!

Черная Луна: Книга – это часть моего проекта, мы пишем ее все вместе.

Этот день выдался более светлым, чем день ее приезда в Лейпциг. Сусанну порадовало голубое небо, проглядывавшее среди туч. В толпе студентов обоего пола, стоявших на остановке трамвая, она сразу заметила Илиана Волки и, подойдя ближе, тронула его за плечо. Его глаза за стеклами очков радостно вспыхнули.

– Куда ты подевалась вчера вечером? Я искал тебя по всему общежитию, но так и не нашел.

– Я же тебя предупреждала, что мне нравится импровизировать.

– А я так за тебя волновался, что простоял у входа в общежитие до часа ночи. Все ушли с праздника до двенадцати… Ты разве не слышала про убийства?

Илиан выглядел искренне встревоженным.

– Да… я знаю, что случилось с этими девушками. Я встала очень рано и спустилась в столовую позавтракать. В общежитии все с самого утра только об этом и говорят.

– Ты не обязана мне объяснять, что делала вчера вечером, мы едва знакомы, но я д-д… думаю, что тебе надо быть осторожной, когда ты ходишь одна рано утром.

– Я ездила ужинать в центр с одним приятелем, и он привез меня назад, но я очень ценю, что ты ждал меня допоздна. Ты не обязан делать ничего подобного.

– Да ладно… все равно мне не спалось. Пока я тебя ждал, я познакомился с кучей народа, который выходил на улицу покурить.

Сусанна искренне улыбнулась.

– Уверена, что ты очень скоро станешь самым популярным парнем в Арно-Ницше.

– Не смейся надо мной.

– Я говорю серьезно.

Трамвай открыл двери и ждал, когда войдут все пассажиры. Сусанна и Илиан расположились у окна, в хвосте одного из вагонов.

– Здесь мы не будем мешать тем, кто выходит, – заметил Илиан, и Сусанна снова улыбнулась. Ее первый знакомый по общежитию определенно предвидел все на свете, не упуская ни одной мелочи.

– Почему ты выбрал Арно-Ницше, ведь оно так далеко от университета? – спросила она.

– Мне его подсунули, я хотел выбрать другое. Я просил самое новое и самое близкое к универу, но на это никто не обратил внимания. Теперь я планирую как можно скорее п-п… поменять место жительства. Думаю скооперироваться с другими студентами и снять квартиру в центре. А ты не хочешь?

– Ну… я еще не решила, останусь здесь или нет.

Остановки трамвая быстро мелькали в окне одна за другой. Студенты продолжали входить и входить, и свободного места оставалось все меньше. Илиан поднял воротник и беспокойно пошевелился.

– Не выношу толкучки, у меня клаустрофобия.

Сусанна воспользовалась тем, что ей пришлось повернуться, чтобы дать место еще одной девушке, и встала к Илиану спиной. Ей тоже приходила в голову мысль о том, чтобы сменить место жительства. Каждый день ездить в такую даль на трамвае означало тратить много времени, которое она считала слишком ценным, чтобы терять его в общественном транспорте. Илиан тут же завел разговор с девушкой, стоявшей рядом с ней. Она оказалась немкой и, как почти все пассажиры этого трамвая, ехала в университет.

Сусанна услышала, как она сказала, что в утренних новостях сообщили, будто одна из мертвых девушек оказалась ирландкой. Но она не училась в Лейпциге, а приехала в город на несколько дней как туристка.

Сусанна погрузилась в свои мысли. До этого момента ей удавалось сдерживать себя и не задумываться о том, кто она такая и какой, возможно, останется, сколько бы ни старалась это скрывать. С той минуты, когда она села в самолет, летевший в Лейпциг, ярость, которую она годами питала по отношению к своему телу, начала рассеиваться. Хотя она продолжала кружить над ее сознанием, внушая неуверенность, сомнения в том, к кому ее тянет, к мальчикам или к девочкам, и страх услышать голос своих фантомов, нашептывавших, что она урод, калека, которая никогда не сможет иметь детей и не способна раздеться, не испытывая стыда за себя. И конечно, она старалась бодриться, мысленно повторяя, что ее новая жизнь в Лейпциге быстро превратит эти мысли в забытое прошлое. Теперь ее наставником по «Эразмусу» стал Бруно Вайс, и в каком-то смысле она чувствовала, что находится под его защитой.