– В операционную!

– А кто ассистировать будет?

– Как кто? Ты. Сегодня Юлька моя дежурит, но она не в форме. Я ее отпустил. Беременная она, тяжело ходит, возраст все-таки!

– Но… я… как же… Я не смогу, – непослушными губами едва выговорила Саша.

– Прекрати истерить! Включай профессионализм и отключай эмоции! Готовься! Быстро! – властно приказал он, тщательно намыливая руки.

Саша подчинилась, ведь каждая минута была дорога. Она просто старалась не смотреть на лицо Павлика, не думать, что это он, ее мальчик, лежит на операционном столе.

– Скальпель! Корнцанг! Зажим! Прижги! – привычно командовал Николай Владимирович. Саше казалось, что эти минуты будут длиться вечно. И когда главврач произнес: «Операция закончена! Всем спасибо!» – она даже вздрогнула. Неужели все? Слава богу!

Когда все вышли и Саша расплакалась, он обнял ее и сказал:

– Ну что ты, малышка! Все хорошо. Правда, если бы чуть позже…

– Я плохая мать!

– Нет! Это жизнь сейчас сложная. Спасибо тебе за Юлю, а то бы она нервничала. Она, когда детей оперирует, потом всегда не в себе.

Тогда, занятая мыслями о сыне, Саша не придала значения последним словам начальника, а позже, вспомнив о них, поняла: семья для Николая Владимировича – это святое. А она, Саша, – отдушина, легкое, ни к чему не обязывающее развлечение. Это обстоятельство поставило точку над «и». Больше Саша не хотела увести начальника из семьи, но была признательна ему: ведь он спас ее сына.

Теперь по средам и пятницам Саша отдавалась ему с благодарностью. Она чувствовала свою нужность, хотя все происходило по одному сценарию. Как-то девушка решила его поменять.

– Давай сначала выпьем? – предложила она, увидев на столе коньяк и шоколад.

– Нет у меня времени на сю-сю, пу-сю, Сашенька! – Николай Владимирович нервно передернул плечами и потом долго не мог возбудиться.

Саша даже испугалась. Почему это произошло, она так и не узнала, но попытки что-то изменить больше не делала.

Четкий график их встреч ее веселил. Девушка привыкла врать маме, принося домой пищевой паек. Конечно, Мария Александровна догадывалась, откуда продукты, но ей не хотелось проверить свои догадки. Так было удобно всем.

После тюрьмы прошел месяц. Жуткие дни понемногу уходили из памяти, но забыть Давида, его дымчато-серые глаза с длинными ресницами, растрепанные волосы, насмешливую улыбку она не могла. По вечерам, укладывая Павлика спать, Саша ловила себя на мысли, что сама тоже торопится в постель, где можно будет грезить в полусне, вспоминать, мечтать. Это было наваждением, безумием, от которого Саше ничуть не хотелось избавляться. К счастью, ее состояние не отражалось на работе. Да и среды с пятницами в кабинете у начальника проходили без сучка и без задоринки, все с той же деловитой, четкой монотонностью. Конечно, Николаю Владимировичу не было никакого дела до того, что мысленно Саша не здесь, не с ним. Да, даже в эти минуты она продолжала думать о Давиде, и порой ей казалось, что руки начальника, торопливо, жадно шарящие по ее телу, – это другие руки, ласковые, нежные, с длинными чуткими пальцами.

Было уже около десяти вечера, когда тишину в квартире нарушил резкий, дребезжащий звук дверного звонка. После того как не стало отца, мать начала бояться таких вот поздних звонков, и Саша поторопилась открыть дверь, заранее досадуя на неизвестного гостя.

– Здравствуй, Саша, – на пороге, смущенно улыбаясь, стоял Давид.

– Ты? – ее голос предательски дрогнул. – Откуда… Как ты меня нашел?

– Интуитивно, шел по следу, – в его интонации послышались знакомые насмешливые нотки. – Ты ведь сама мне адрес назвала, забыла?

Саша молча смотрела на Давида. Да, она мечтала о нем по ночам, но даже не представляла, что будет, если когда-нибудь вдруг они встретятся.

– Это тебе. – Только сейчас Саша заметила, что в руках Давид держит скрипку в черном потертом футляре.

– Мне? Зачем? – удивленно засмеялась она. – Я не играю на скрипке. Я вообще ни на чем не играю. Мне с детства медведь на ухо наступил.

– Я объясню. Можно войти?

– Ой, ну конечно, – смутилась Саша. – Только тише, мама, наверное, уже спит.

Она попыталась как можно осторожнее закрыть входную дверь, но только потом вспомнила, что пустое это занятие – без мужской руки все в квартире рано или поздно приходит в негодность: текут краны, сыпется штукатурка, а уж как скрипят двери! В общем, маскироваться было бесполезно.

– Доченька, кто там? – В материной комнате зажегся свет, и Саша услышала шлепанье босых ног по полу.

– Не беспокойся, мамуль, это ко мне. Ты лежи, лежи. – Саша глазами показала Давиду, где ее комната.

Когда она закрывала дверь, мать уже стояла за ними. Саша, стараясь говорить как можно мягче, повторила:

– Я же сказала, мамочка, что это ко мне!

– А… Не буду мешать, – обиженным тоном произнесла она.

Но Саша уже не слышала ее последних слов – сердце гулко и часто стучало в груди, щеки пылали, это она тоже чувствовала.

– У тебя здорово. – Давид с удовольствием рассматривал ее комнату: добротную мебель, веселенький тюль в голубой цветочек, люстру с хрустальными подвесками – все это когда-то они могли себе позволить.

– Когда был жив папа, мы ни в чем не нуждались, – сказала Саша. – А теперь его нет, давно уже нет, и настоящей жизни тоже нет. Знаешь, так бывает.

– Не знаю, – неожиданно горько усмехнулся он. – Но… да, наверное, бывает. Подойди, пожалуйста, сюда.

Он поставил футляр со скрипкой на письменный стол у окна и расстегнул молнию.

– О господи! Ты что, магазин ограбил? – воскликнула Саша, увидев содержимое футляра.

Тот был полон денег… «Давид, он ведь сидел в тюрьме. Он, наверное, вор. И снова совершил кражу», – заметались в голове Саши тревожные мысли.

В это время в комнату, как ураганный ветер перед ливнем, ворвался Павлик. Совсем недавно из беспроблемного малыша он вдруг превратился в сеющего хаос мальчишку. Мать успокаивала, мол, перерастет. Обычно Саша терпеливо относилась к буйному поведению сына, не ругалась, но сейчас нервы ее дали сбой. Неожиданное появление Давида, футляр с деньгами…

– Тебя не учили стучаться? Ты же видишь, я не одна, – напустилась она на Павлика.

– Ничего страшного. Втроем еще веселее, правда? – Давид быстро захлопнул футляр и, улыбнувшись, протянул мальчику руку. – Привет. Меня зовут Давид. А тебя?

– Павлуха, – с достоинством ответил тот. – Но мне больше нравятся индейские имена. Мое – Правдивый Язык. Так меня ребята зовут. Потому что я никогда не вру. А у тебя есть кликуха?

– Есть, – серьезно кивнул Давид. – Скрипач.