— И?..

Меня удивило, сколько презрения может вмещать этот гениальный по своей краткости вопрос.

— Здравствуйте, я хотела бы увидеть Габриэллу. Полагаю, это ваша дочь.

Я с опозданием поняла, что совсем не подготовилась к этой встрече. А если бы Габриэлла тоже подошла к двери, что тогда? Стала бы я выполнять работу при свидетелях? Патрон не рассказал мне, как быть, когда вокруг люди. Конечно, в день аварии на улице тоже было полно народу, но сам он при этом спокойно сидел в кафе. Только сейчас я поняла, что когда Смерть стоял перед кафе и живо жестикулировал, словно говоря с невидимым собеседником, он на самом деле общался с душой Сисселы.

— А вы кто? — женщина пронзила меня взглядом. Этот вопрос меня успокоил: значит, она видит не Смерть, а всего лишь меня.

Я не умею лгать, но все же могу, если вынуждают обстоятельства. Я сказала, будто увидела Габриэллу на улице и хочу снять ее в рекламном ролике таблеток от головной боли, который заказало мне одно предприятие, оно называется… «Энвиа». Мне нужны юноши и девушки, излучающие здоровье и уверенность в будущем. У меня на мгновение промелькнула мысль назвать «Нексикон» — фирму, где работает Том, чтобы доставить ему неприятности, но разум возобладал над чувствами. Повод для визита к Габриэлле я в случае чего еще могла бы придумать, но объяснить, почему назвала заказчиком фирму Тома, было бы труднее.

Судя по всему, лгала я убедительно, потому что глаза у женщины заблестели. Рекламный ролик. Возможность заработать. Она спросила, где я видела Габриэллу. Я ответила, что встретила ее с каким-то симпатичным парнем в городе. И добавила, что коллекционирую интересные лица. Якобы мне удалось узнать, кто этот парень и Габриэлла, и так далее… Слова вылетали у меня изо рта сами собой.

Конечно, придуманная мной история была ненадежна, как первый лед на реке, и более проницательного человека наверняка бы насторожила. У матери Габриэллы тоже возникли сомнения, но ей так хотелось денег, что она мне поверила. Распахнула дверь и сказала: «Входите».

Я втиснулась в заставленную обувью прихожую. Обстановка квартиры свидетельствовала о том, что у хозяев нет ни малейшего представления о принципах фэн-шуй. Хозяйка подала мне вешалку. Оставалось лишь снять одеяние.

Мать Габриэллы провела меня в кухню, которая напомнила мне фильмы о студентах шестидесятых годов: старомодные шкафчики на стене, кухонный стол и пара разномастных стульев. Стол выкрашен красной, местами облупившейся краской. Все поверхности заставлены посудой и завалены рекламными брошюрами и бесплатными газетами, которые складывали тут не один день, судя по покрывавшей их пыли. Вместе с тарелками и кастрюлями со следами застывших остатками пищи это выглядело омерзительно.

— Хотите кофе? — Хозяйка указала мне на стул, достала треснутую кружку, вытерла ее не слишком свежим полотенцем и налила кофе из кофейника, который, судя по всему, никогда не снимали с конфорки, время от времени подливая в него воду и подсыпая кофе. Я вежливо отказалась.

Женщина села напротив и сделала глоток из кружки. Ее лицо уже покрывали морщины, кое-как замазанные тональным кремом, резко контрастировавшим по цвету с бледной шеей. Лиловая помада на губах облупилась, как краска на кухонном столе.

— Так ты работаешь в рекламе? А я когда-то была моделью. Производители кукурузных хлопьев устроили конкурс: кто вырежет и пошлет им этикетку, получит бесплатную футболку. Их рекламные плакаты висели по всей стране. Помнишь девушку, которая с улыбкой опускает этикетку в почтовый ящик? Это была я. Говорили, что у меня врожденный талант. Но потом все пошло наперекосяк. Не случись со мной тогда это несчастье, я сейчас не сидела бы в дерьме.

У нее был хриплый голос заядлой курильщицы. Подтверждая мою догадку, она потянулась за мятой пачкой сигарет. Вонь дешевого табака смешалась с тошнотворным запахом переваренного кофе, и меня замутило. Слава богу, она больше не задавала вопросов, предпочитая поговорить о себе:

— Мне было двадцать, когда это произошло. Мы ехали на танцы, я и парень, с которым тогда встречалась. И вдруг он обмяк. Я закричала: «Что ты вытворяешь, следи за дорогой, черт бы тебя побрал!». Но он не реагировал, только нога продолжала жать на педаль газа. Мы летели со скоростью сто тридцать километров по дороге, где разрешено пятьдесят. Никогда в жизни мне не было так страшно.

Не понимаю, почему она решила рассказать мне все это, но делать было нечего — пришлось слушать.

— Мы мчались, пока не вылетели на тротуар и угодили в столб. Если бы не этот столб, я бы здесь сейчас не сидела. Мой приятель остался цел и невредим. Он не мог объяснить, что с ним случилось. Врачи тоже ничего не поняли. А у меня из-за него что-то сместилось в позвоночнике.

Она сделала глубокую затяжку и отпила кофе. Я пробормотала слова сочувствия, лихорадочно соображая, как же мне выполнить свою работу. Оставалось только одно: выманить Габриэллу из дома. Не успела я обдумать эту мысль, как девушка появилась в кухне. Она была такой же рослой, как мать, но в ее глазах не было и намека на интеллект. Когда я увидела ее в первый раз, она вызвала у меня ассоциацию с рыхлым дрожжевым тестом. Голова у нее была повязана платком. Штаны и слишком узкая кофта выставляли напоказ то, что большинство женщин стараются скрыть, — а именно, жирные складки на животе. Кроме того, у нее была сутулая спина и толстые бедра. Довершали облик абсолютно пустые голубые глаза, тонкие губы и узкий крысиный подбородок. Я не могла понять, что Роберт нашел в этой девушке. Видимо, его привлекли ее груди, которые, как две дыни, свисали на живот. Теперь я на собственном опыте убедилась, что маленький бюст мужчинам не нравится.

— Эта женщина из рекламного бюро. Хочет поговорить с тобой. — Видимо, мать Габриэллы имена не интересовали: она не представилась сама и не спросила мое имя. Впрочем, это волновало меня меньше всего.

Габриэлла тупо смотрела на меня, хлопая ресницами. Я протянула руку в знак приветствия, и она неохотно пожала ее. Ладонь у нее была вялая и влажная.

Я снова повторила легенду о том, как увидела ее на улице и сочла интересным типажом. Эта история казалась мне все глупее и неправдоподобнее, и я даже вспотела от страха. Но ни одна из женщин не усмотрела в моих словах ничего подозрительного. Видимо, в этой семье информацию поглощали и переваривали, как пищу.

— Габриэлла сейчас на больничном, — сообщила ее мать. — Ее уже давно мучают боли в коленях. Медицина в Швеции — хуже некуда. У врачей нет даже времени толком обследовать пациента, не говоря уже о том, чтобы выяснить причину болезни. Спасибо, хоть больничный ей выписали и назначили анализы. Ну скажите, в какой приличной стране люди должны доказывать врачу, что больны?

Габриэлла не произнесла ни слова, только переводила взгляд с меня на мать. Она потянулась было за кофейником, и я испугалась, что беседа затянется надолго.

— Может, нам пройтись? — предложила я ей. — Я посмотрела бы на тебя при дневном свете и сделала пару пробных снимков.