Или это может быть сочтено непристойным? И чем непристойность отличается от пошлости?

Монтгомери целовал ее до тех пор, пока лицо ее не раскраснелось, а губы не припухли. Сердце ее забилось быстрее, и другие части тела завибрировали.

Никогда еще за всю жизнь Вероника не была так зачарована своими ощущениями.

Ее руки покоились на его плечах, а когда он сделал движение, чтобы поцеловать ее в шею, она откинула голову назад и предоставила ему возможность... делать все, что угодно.

Монтгомери поцеловал ее шею у начала груди, и Вероника дала ему воспользоваться тем, что корсаж оставался расстегнутым. Она услышала треск разрываемой ткани сорочки, и у нее на мгновение явилась бесстыдная и греховная мысль о том, что ей хотелось бы, чтобы он снял с нее и корсет. Ее пышные груди имели самый сладострастный и соблазнительный вид, и в целом она сама казалась себе порочной.

Когда Монтгомери поцеловал ее в грудь, она чуть не потеряла сознание, а когда забрал сосок в рот, острое наслаждение распространилось по всему ее телу. Он уделил внимание сначала одной, потом другой груди и принялся посасывать соски. Она погладила волосы на его висках, потом коснулась скул и подбородка, обводя их очертания. Монтгомери сделал движение разорвать их объятие, но она удержала его и прижала ладони к его затылку.

О Господи!

Его рука оказалась у нее под юбкой, и Вероника вздрогнула, когда его ладонь коснулась ее бедра. Монтгомери принялся развязывать бант подвязки, и это повергло ее в еще большее смятение.

Неужели он решил раздеть ее здесь?

— Монтгомери, — яростно зашептала она.

— Вероника, — отозвался он голосом, мягким, нежным и полным соблазна.

— Неужели следует это делать так? И здесь?

— Нет, — ответил он. — Не следует.

И все же не остановился. Его пальцы начали восхождение вверх по ее ноге.

Никто никогда не предупреждал ее, что может случиться что-нибудь подобное. Никто никогда не предостерегал ее о том, что ее могут совратить в гостиной.

Монтгомери гладил ее кожу, будто изучая каждый дюйм ее тела.

Ей следовало попросить его перестать. Но вместо этого она, как это ни было непристойно, хотела бы сорвать с себя одежду, чтобы такое препятствие, как корсет, нижние юбки и обручи, не отделяло их друг от друга.

— О, прошу прощения, ваша милость.

Монтгомери замер.

Вероника, не открывая глаз, затаила дыхание. Потрясение повергло ее в полную неподвижность. Ее щека прижималась к щеке Монтгомери. Если она не видела домоправительницу, значит, ее здесь и не было.

— В чем дело, миссис Гардинер? — спросил Монтгомери, прижимая ладонь к верхней части ее бедра. Его пальцы затеяли такую пляску на ее коже, что ее это привело в ужас.

Неужели он продолжит растлевать ее на виду у миссис Гардинер?

Монтгомери положил другую руку ей на спину и прижал Веронику к себе.

Может быть, миссис Гардинер не видела, что ее корсаж расстегнут, а грудь обнажена и соски влажны от поцелуев Монтгомери?

— Я приготовила корзинку с провизией для вашего путешествия, лорд Фэрфакс. Могу я сделать что-нибудь еще?

«Уходите! О ради Бога, уходите!»

Никогда в жизни Вероника не испытывала такого смущения и замешательства.

Минуту назад ей хотелось, чтобы ею овладели на полу гостиной. Теперь же хотелось провалиться сквозь этот самый пол и исчезнуть.

— Благодарю вас, миссис Гардинер. Больше нам ничего не требуется.

Вероника все еще не двигалась. Монтгомери отвел ее волосы с лица и прошептал ей на ухо, при этом голос у него был веселый и насмешливый:

— Она ушла.

— Ее вообще здесь не было, — ответила Вероника. — Ее здесь не было, Монтгомери.

Она отвела его руку, застегнула корсаж и тут с ужасом заметила, что другая его рука так и покоится у нее под юбкой.

Его пальцы снова начали играть с ее подвязкой, и она, потянув его руку, заставила вынырнуть из-под своей юбки.

— Прекратите!

— Вы правы, — согласился Монтгомери, но глаза его весело блестели, а от улыбки на щеках появились ямочки, о наличии которых она подозревала раньше.

— Остальное может подождать, Вероника.

У нее снова замерло дыхание, а пульсирующая боль усилилась. Ей хотелось дотронуться до него, провести ладонями по его груди и рукам.

Но и Монтгомери следовало быть при этом полуодетым.

С чувством сожаления Вероника отстранилась от него и стояла теперь, тщательно оправляя и разглаживая юбку, и не спускала взгляда со своих рук. Она решила, что не станет смотреть на него.

Что произошло? Было ли это совращением?

Потому что если это так, то она поняла, почему к ней были обращены все предостережения и увещевания, как к любой незамужней женщине. Если бы она знала, если бы все они знали, на что похоже совращение, пали бы, стеная, в объятия своих соблазнителей, моля о том, чтобы их совращали снова и снова.

К моменту, когда они достигли Инвернесса, Вероника уже была в ярости, причиной которой стал ее молодой муж.

Долгие часы она просидела рядом с Монтгомери в купе первого класса в компании с еще дюжиной людей, процветающих граждан. Их шотландский выговор звучал для нее как приветствие родины, и чем ближе они были к цели, тем большую благодарность она чувствовала к Монтгомери за то, что он сделал возможной эту поездку. Однако благодарность ее не перевешивала раздражения.

Монтгомери оставался молчаливым, если не прямо неприступным в течение всей их поездки. И каждый раз, когда она делала попытку пробить брешь в этом молчании, он бросал на нее такой взгляд, что она тотчас же умолкала.

После двадцати часов в поезде они наконец оказались на станции Инвернесс и в центре бури.

Звук дождя, молотившего по высоким остроконечным крышам и потолочным окнам, был оглушительным. Десятки арок и переходов вели с одной платформы на другую, и каждая была полна народу, направлявшегося к пункту назначения.

Вероника ждала, пока Монтгомери закончит свои дела, а когда он присоединился к ней, они наняли карету.

— Мне пришлось встретиться с начальником станции, — сказал он, когда они сели в карету. — Сундук с зеркалом должен был прибыть на станцию Инвернесс.

— И смог он что-нибудь сказать?

Усаживаясь напротив нее, Монтгомери покачал головой.

Завтра их путешествие должно было закончиться в Донкастер-Холле, но нынче вечером им предстояло остаться в Инвернессе и переночевать в отеле, как сообщил ей Монтгомери перед отъездом из Лондона.