– Вообще-то, он был прав, – осторожно заметила я. – В гарнизонах с работой для женщин без образования туго – официантки, продавщицы и прочая обслуга – и смотрят на них соответственно. А те, кто дома сидит, ищут приключений на свою голову.

– Об этом он тоже упомянул, – кивнул Василий. – Потом сильно усомнился в том, что такая, как Вера, способна родить нормального ребенка – при ее-то образе жизни! А им с мамой внуков, мол, хочется, причем полноценных, и еще они полностью должны быть уверены в том, что это действительно их внуки.

– И что же вы? – с интересом спросила я.

– А я в тот момент думал не той головой, которая на плечах, – грустно сознался он. – Да еще и обидно мне было до чертиков, что ее, такую хорошую и так меня любящую, отец до слез довел и уйти вынудил. Так что я стоял на своем: «Люблю и женюсь!»

– И как вас отец не убил? При его-то характере! – воскликнула я.

– Сам удивляюсь, – хмыкнул Василий. – Он только поставил меня перед выбором: или она, или они.

– И вы выбрали ее, – уверенная в его ответе, сказала я.

– Да! И совершил аварийную ошибку, – горько заговорил он.

– Почему аварийную? – удивилась я.

– Да это у нас так говорят, – вздохнул он. – Вот тогда отец мне и сказал: «Был у нас сын, а стал просто однофамилец!» А потом деньги, причем много, протянул и издевательски так выговорил: «На! Возьми на нужды своей новой семьи. Это тебе наш с матерью прощальный подарок. И запомни, что родителей у тебя больше нет!»

– И вы взяли? – воскликнула я.

– Взял! Время было уже позднее, и я прямо в училище вернулся, а по дороге размышлял, какой же такой необыкновенный подарок Вере купить, чтобы как-то сгладить неприятный осадок, оставшийся после встречи с моими родителями. Еще и речь репетировал, думал, скажу ей, что ради нее добьюсь всего, чего угодно, что отец тоже когда-то начинал с нуля, но рядом с ним была мама, которая верила в него и поддерживала, и он стал генералом. Вот и я стану, чтобы она могла мной гордиться.

– Чем же дело кончилось? – спросила я.

– В тот вечер я до нее так и не дозвонился – ее квартирная хозяйка говорила мне, что ее нет дома, – ответил он.

– Она была иногородней?

– Да, из Вологодской области, – сказал Василий. – Я потом всю неделю до следующих выходных ей звонил то домой, то на работу, но нигде так и не застал. Я решил, что она сильно обиделась на меня за то, что я тогда остался с родителями и не пошел ее провожать, вот и попросила не звать ее к телефону. Тут увольнение подоспело, и я первым делом в ювелирный магазин бросился – был в Ленинграде один, где драгоценности на комиссию принимали. Решил купить ей что-то особенное, чтобы она поняла, как сильно я ее люблю.

– И купили эту цепочку и кулон, – поняла я.

– Да. Почти все деньги на это потратил! – невесело усмехнулся он. – Хотел вручить его Вере как символ того, что она и есть мой единственный на свете якорь, который держит меня намертво. Расписание Веры я как таблицу умножения знал и сразу же поехал к ней домой. А там!.. – Он только махнул рукой и, отвернувшись, закурил, а потом, вздохнув, продолжил: – Короче! Оказалось, что она уехала из Ленинграда. Ее квартирная хозяйка, как мое перекошенное лицо увидела, меня пожалела, на кухню повела, чаю налила и сказала: «Глупышок ты маленький! Неужели ты думал, что ей нужен ты сам? Да то, что ты генеральский сын, ей было важно! У нее ведь жених есть с торгового флота. Она за него замуж собиралась и давно уже вышла бы, если бы с тобой не познакомилась. Вот она и стала резину с замужеством тянуть! Его на привязи разными обещаниями держала, а сама тем временем тебя охмуряла! Размечталась, что если тебя окрутит, то будет всю оставшуюся жизнь как сыр в масле кататься. Она же думала, что отец тебя куда-нибудь в хорошее место пристроит, а все сорвалось. Верка-то в тот день прямо зеленая пришла и с порога мне заявила, что к Петьке уезжает, потому что родителям твоим не понравилась и рассчитывать на них нечего!»

– Да, положение не из веселых, – сочувственно сказала я.

– Чего уж тут веселого? Оказался я дурак дураком! Родители Верку с первого взгляда раскусили, а я?.. – хмыкнул Василий. – Вот так я и оказался в Магаданском дивизионе подводных лодок – это уже отец постарался на тот случай, если я все-таки на ней женюсь. С тех пор я там и служу. Мог бы, конечно, и смениться давно, уехать куда-нибудь, где потеплее, да привык как-то...

– А вы были женаты? – спросила я.

– Нет. Я после Верки ни одной женщине не верил. А одиноких женщин везде много, потому что с замужними я никогда не связывался – подло это! Тем более как жениться при нашей службе, когда тебя по восемь месяцев дома не бывает?

– А кулон, значит так у вас и остался?

– Да. Сам носил как память о собственной глупости, – усмехнулся он. – Думал, вот выйду в отставку, найду настоящую женщину и подарю ей...

– Как знак того, что она стала вашим якорем, который держит вас на земле, – закончила за него я.

– Правильно! – кивнул он. – Да вот не успел...

– Что же вы за столько лет с родителями так и не помирились? – спросила я.

– А у нас характеры с отцом бешеные – я же в него пошел, – усмехнулся Василий. – Зато я с мамой все эти годы переписывался, «до востребования» ей писал, чтобы отец не узнал, а она мне отвечала. Каждый год в отпуск приезжал туда, где они жили, но останавливался в гостинице: отец – на службу, а мама – ко мне! Правда, как теперь оказалось, отец и письма мои читал, и службой интересовался, и маму в подробностях обо всем расспрашивал. А тут вернулся я из похода, а мне принесли телеграмму от отца, в которой говорилось о смерти мамы. – В его голосе звучала горечь. – Тут уж я плюнул на собственное самолюбие и прилетел.

– И встретили свою судьбу, – добавила я.

– Да. Встретил, – согласился он. – Помню, как Анюта со шваброй наперевес в комнату влетела! – рассмеялся он. – Вид самый отважный и решительный! Взгляд грозный! – произнес он таким голосом, каким обычно говорят о любимом ребенке.

– Вы сразу поняли, что она в вас влюбилась? – спросила я.

– Конечно! У меня, как вы понимаете, взгляд наметанный, – не стал лукавить Василий. – Потом отец мне о ней рассказал, и я пожалел ее – сколько же ей вынести пришлось, а она не сломалась! Я тогда уехал и, честно говоря, не вспоминал о ней, а потом, уже в походе, вдруг такая тоска навалилась! Целыми ночами лежал и все о ней думал, о жизни ее несложившейся, а перед глазами ее лицо стояло.

– Если бы у вас была ее фотография, то вам легче было бы, – посочувствовала я.

– Да вы что?! – воскликнул он. – Подводники никогда не берут с собой фотографии родных, чтобы, если сами погибнут, их с собой не забрать! Только снимки детей, потому что их бог хранит!

– Не знала! – удивленно сказала я.

– Да это одна из наших традиций, – ответил он.