Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ошалелый вид Лизы мог убедить в ее невиновности кого угодно, только не этого громадного профессионала. У нее в буквальном смысле слова отвисла челюсть и в уголках рта запузырилась слюна. Писательница вздрогнула, в забытьи вытерлась рукавом, сглотнула и тихо поведала:
– Вчера я писала роман. Когда дело застопорилось, меня потянуло в метро. Я всегда катаюсь в таких случаях. И предпочитаю одиночество. А куда поезд везет, мне все равно. На сей раз вез в направлении центра.
Лиза истерически пыталась вспомнить, говорила ли знакомой, что собирается встречаться с кем-то. Говорила, к сожалению. И вышли они на станции, возле которой жил издатель. Она глотнула воздуха и храбро продолжила нести свою полуправду:
– Но тут я встретила приятельницу. Боялась, что она начнет приглашать меня к себе, а я была не расположена к чаепитию, поэтому согрешила – наврала, будто меня дожидается человек. Когда вышли, разумеется, никто меня не ждал. Мы сели, посплетничали еще с полчаса и расстались. Она поднялась в город, а я, успокоившись, поехала домой и снова прилипла к ноутбуку. Это был самый короткий творческий кризис в моей жизни.
– Координаты приятельницы, – рыкнул милиционер.
Лизе от растерянности почудилось, что не угрожающе, а глумливо. Да, глумливого рычания ей раньше слышать не доводилось. Она продиктовала фамилию, имя, отчество и номер телефона свидетельницы, которая должна была избавить ее от обвинений. Но обрадовалась рано. Упертого мента ее россказни только завели.
– Хотите, я скажу вам, Елизавета Всеволодовна, что произошло на самом деле? У вас опять сдали нервы, вы захотели отомстить издателю по-настоящему. И наняли кого-то для черного дела. Исполнительница могла и не знать, что балуется кислотой. Вы дождались ее отчета в метро, расплатились и вот тогда убрались восвояси. Не скрою, с приятельницей вам повезло. Но она не видела, когда вы сели в обратный поезд.
– Прекратите скудоумием блистать. У меня договор на роман, который сейчас в стадии написания. И не в моих интересах напоминать Полянскому о своей давней глупости с минералкой. Он сам, общие знакомые, сотрудники издательства подтвердят, что у нас давным-давно нет никаких разногласий, что в последнее время мы не конфликтовали. Я лишена возможности достать где-нибудь кислоту, я даже не представляю себе, откуда берутся у людей всякие химикаты. И потом, зачем, по-вашему, мне было нанимать женщину? Уходить на время совершения преступления из дома? Тащиться именно на ту станцию? Мужчина в качестве исполнителя меньше ассоциировался бы с моим хулиганским поступком. А убоявшись, что свидетельство моей родной дочери вызовет у вас недоверие, я отправилась бы в людное общественное место или в гости к друзьям в противоположную от дома Полянского сторону. Разве принять отчет и расплатиться можно исключительно глупым образом, который вы выдумали? Повторяю вам, Илья Борисович сам поведал всем встречным-поперечным о моей выходке, причем утверждал, что был облит кислотой. Даже руки перебинтовывал с месяц. Мне было стыдно, как никогда до этого. Я сначала пыталась опровергнуть все, а потом отказалась от комментариев. Дальше. Полянского калечили в десять. В это время мы с приятельницей только выходили из вагона. От его дома и гаража до метро пять минут ходьбы. Женщина убежала, значит, уложилась бы в три. И она полчаса пряталась за колонной, дожидаясь, когда я освобожусь? Понимая, что Полянский наверняка сразу вызвал милицию? Мне за вас неловко.
Кончилось все так, как должно было: милиционер пообещал Лизе встречу на его территории и ушел.
Едва за ним захлопнулась дверь, из своего убежища выплыла розовая Маша в махровом халате и тревожно спросила:
– Кто это был и почему так непримиримо басил?
Лиза рассказала дочери все. В байку про катание в метро с целью настигнуть упорхнувшее вдохновение Маша не поверила бы. Когда-то Лиза действительно проделывала такое, но уже несколько лет подземка ее разочаровывала – ни интересных лиц, ни забавных диалогов, ни неподражаемых московских чудаков – скука. «Ничего, лет через десять я возрожу традицию, потому что сама становлюсь чудачкой, – обещала Лиза знакомым. – Недавно примеряла дубленки в магазине. Третья по счету – та самая, идет мне невыразимо. В ней тепло, легко, уютно. У меня и вырвалось от души: «Здорово! Будто с войны домой вернулась». Кто бы видел, с какой неприязнью, с каким изумлением уставилась на меня продавщица. А что я натворила? Выразила ощущение, причем актуально – полмира же и сейчас воюет. Да, я часто воображаю, каково человеку перебраться из собственной постели в сырой окоп, а потом из него – в широкую кровать, на чистые простыни, под теплое одеяло. И дай бог, не инвалидом. Это мое право и мое дело. Но все продавщицы как-то догадываются, что мне интереснее мысленно погибать в бою, чем оправдывать покупками их топтание возле вешалок со шмотьем. И им со мной становится жутко и одиноко».
Реакция дочери на описание визита милиционера Лизу слегка испугала. Маша холодно усмехнулась и протянула:
– За что боролся, на то и напоролся, мам. Он всем растрезвонил, будто ты его кислотой облила. Показывал людям забинтованные руки. Он лгал. Он притворялся, чтобы унизить тебя. В итоге получил по заслугам.
– Доченька, ты так свою любовь ко мне выражаешь? Или действительно вконец очерствела?
– Ты знаешь, я тот твой выверт не оправдываю, но тебя понимаю, а его нет. Помнишь, какая дискуссия в Интернете разгорелась, когда кто-то, не удивлюсь, если сам издатель, описал твои похождения? Тебя предлагали судить, лечить и попросту бить. А ведь были и другие мнения. Народ благодарил за то, что постояла за честь нищенствующих писателей. Отвергнутые издательствами авторы вообще призывали распространять твой передовой опыт.
Лиза невольно рассмеялась:
– Да, тогда я вполне могла возглавить организованную преступную группировку «творческих работников». Только к чему ты?
– А к тому. Он тебе спасибо должен сказать. У какого-то обиженного им психопата в мозгах заклинило – кислота на тыльные стороны кистей рук. Иначе гражданин или гражданка могли шваркнуть его по затылку кирпичом, монтировкой, битой. А то и ножиком прирезать. Доведи мое мнение до сведения этого Полянского.
– Точно, именно ехать к нему в больницу я и собиралась. Машенька, если мне позвонит женщина по имени Вера… Нет, если не представится, не уточняй, любая женщина пусть свяжется со мной по мобильнику. Если у нее нет такой возможности, спроси, что передать, и клятвенно заверь, что немедленно мне все сообщишь.
– Ты в своем репертуаре – никому не отказать во внимании. Извини, но иногда мне кажется, ты очень боишься, что когда-нибудь тебя перестанут нагло эксплуатировать. Ладно, уговорила. Я в ванную.
– А я понеслась! – крикнула ей в спину мать.
И действительно бежала дворами до проспекта с максимальной скоростью. Выдрессированная нищетой и пробками, Лиза добралась на такси до остановки маршрутки, которая следовала прямо к больнице. «Те же четыре колеса, по тому же асфальту, сидя, а дешевле в разы», – подумала она, но забыла себя похвалить.