убеждая себя.

— Да, Стеф, — подтвердил Стив. — Там дальше.

— Я больше не хочу…

— Посмотри, пожалуйста, — в глазах парня было и сожаление, и просьба. — Тебе самой надо понять, что Джеймс моральный урод.

Силуэт блондина уже размывался от слез. Мне не надо было этого знать, и не надо было ничего. Хотела лишь провалиться под землю, в темноту, чтобы вся эта боль осталась здесь.

Я включила дальше. Слезы градом текли из глаз, от чего картинка была нечеткая. Но был важен лишь диалог:

— Побежишь рассказывать? — голос Джеймса.

— Считаешь, Стеф не надо знать? — ответил Стив.

— Она тебе не поверит, Стефани верит только мне. И бежит по одному моему зову. Она моя полностью.

— Это не дает тебе право поднимать на нее руку.

— Стефани прощает всё, тогда чего терять? — в его голосе слышалась издевка.

Он же любит меня. Точно любит… Это монстр в его голове. Это не мой Джеймс! Он не мог получать удовольствие от унижений и избиений. Не мог! И я включила продолжение.

— Стив, — снова писк Энжи, — пожалуйста, ничего не говори ей.

Видео закончилось. Двойное предательство. Как я хотела взять и швырнуть телефон в стену, только он был не моим. Мне разорвали сердце с двух сторон и еще потоптались на нем. Я заслужила? Наверно. Я сама, может, виновата? Да-да, сама.

— Стефани, не смей винить себя, — твердил Стив, будто бы слышал мои мысли, его губы были сжаты в прямую линию, а глаза так и смотрели в мои. — Они просто предатели, однако в этом нет твоей вины. Ты делала всё, что могла. Я понимаю твою боль, — почти что прошептал парень.

— Нет, — крикнула я, подступала истерика, — нет, Стив, ты не понимаешь! Не понимаешь! — крик был пронзен всей болью, которую причинил Джеймс.

Я истерически вскрикивала, ходила из угла в угол, пыталась найти в своей голове хоть одно оправдание. Стив продолжал смирно стоять, наблюдая. И только пару слов, которые он сказал после:

— Грейс изменяла мне с ним.

Я остановилась, и сразу взглянула на него своими покрасневшими глазами. Тут же захотелось ударить себя за слова, сказанные до. Он оказался, наоборот, единственным, кто понимал меня.

— Прости, прости, — тараторила я, продолжив свои нервные похождения.

Мне хотелось упасть в его объятия и забрать всю боль, хранящуюся под его ребрами. Он не достоин её и того, что сделали эти двое. А мне несложно, я живу с болью предательства семь лет. Стив не должен, он не должен узнать этих чувств.

Я не сделала и шага навстречу к нему. Мы ни разу не обнимались, а я не хотела, чтобы он думал, будто я ищу в нем утешение для себя.

— Стеф, — тон парня был ниже обычно, или же это я уже начала сходить с ума от истерики, — подойди.

В моих ушах будто стоял сквозной шум, потому что я не шелохнулась. Истерика медленно перетекла во внутренний крик. Ощущение, что сердце вырвали, вмонтировали туда огромное количество осколков и вернули на место с кровью, боль и предательством.

Нас разделяли лишь сантиметры, я не заметила за своими мыслями, как Стив успел подойти. Его вечно тяжелый взгляд блуждал по моему, скорее всего, уже опухшему и красному лицу. За один миг он притянул меня к себе, заключая в объятия. Я почти что вжалась в крепкую грудь, да в плечи в надежде, что все-таки смогу забрать всю его боль. Стив понимал меня, как никто другой сейчас. И ливень слез оставался на его куртке, пока он сильно прижимал меня к себе.

— Прости меня, — всхлипывала я, — мне не стоило говорить, что ты не понимаешь ничего.

— Ты же не знала, всё в порядке. Тебе просто очень больно сейчас, — и он успокаивающе гладил меня по волосам, это работало. — Я буду рядом.

— Мне бы очень хотелось забрать всю твою боль, потому что ты не достоин этого.

— Ты, что ли, достойна?

— Я привыкла.

В его теплых объятиях истерика стихла, и только внутренний крик стоял где-то между ребер. Мы так и продолжали стоять. Возможно, нас связали четыре года из нашего детства? Хотя звучит глупо.

— Поделись со мной, — прошептал парень.

— Чем?

— Почему ты прощала ему всё?

— Я, — мне хотелось довериться, но любой рассказ про отца приносил боль в душе, — мне тяжело.

— Потом?

— Потом.

Крепкие руки блондина обвивали словно ветви. И еле слышное дыхание успокаивало. А мои слезы на щеках стали высыхать. Лишь стекла боли оставались внутри, не собираясь покидать меня. Страх медленно окутывал меня, витая вокруг. Я боялась его, боялась Джеймса. Извне всё кричало «Это не он! Это монстр внутри него! Прости, прости, прости же его!». Стив показал, что это совершенно не монстр, это Джеймс, который убил меня, мою любовь, а главное, надежду на то, что я нашла те трепетные чувства. Содрогание перед Джеймсом сменилось страхом. Не хочу, чтобы Стив уходил.

В кармане куртки завибрировал мобильный. Мне пришлось вылезти из объятий парня, и холод окутал меня, что я обняла саму себя.

— Черт, — прошипел парень, посмотрев на экран, — да, Макс? — ответил он. — Помню, скоро буду. Пока!

Ему надо идти? Нет! Я не хочу оставаться одна.

— Мне пора, Стеф.

— Нет, Стив, — я схватила парня за руку, но тут же отпустила, испугавшись, — пожалуйста, не уходи, — я чувствовала поступление новых слез.

— Так, — он обратно схватил меня за руку, — нужно на репетицию. Но я могу завезти тебя к Норе, давай?

Нора? Я вспоминала образ девушки. На ум сразу пришла её лучезарная улыбка. Но и тут окутал страх, я не хочу делиться ничем. Энжи предала меня… как я могу верить другим теперь?

— Страшно? — без слов он всё понял. — Обещаю, я буду рядом, но мне надо уйти сейчас. Норе я доверяю и верю. Ты побудешь с ней, а после репетиции тебя заберу и провожу домой, хорошо?

Так стыдно! Стыдно! Я заставляю Стива возиться со мной как с маленькой девочкой, он явно устал от меня.

— Хорошо, Стефани? — серо-зеленые глаза в упор смотрели на меня.

Я закивала. Но вспомнила, что хожу в домашней одежде.

— Мне надо переодеться.

— И так хорошо, — сказал блондин.

Я была в своих спортивках…

— Нет, эти штаны ужасны!

— Джеймс сказал? — злость возникла в голосе, а я молчала. — Перестань слушать его чушь. Эти штаны и кофта, этот небрежный пучок, даже детские носки с котятами — всё прекрасно! Даже в таком наряде ты похожа на милого ангела.

— А почему «ангел»? — впервые с прихода Стива я хихикнула. — У меня даже глаза не голубые.

— Светлые