таком случае уместно сказать «устраняется») личность, исполненная множества пороков. Но если не указать и, более того, не подчеркнуть (вот тут уместно сказать о «ненависти») конфликт между Олегом и Ярополком, то тогда совсем уж очевидным станет наличие между Святославичами сговора. И тогда возникает много «неудобных» вопросов. Скажем, о мере участия в заговоре Владимира Святославича и Добрыни. Если заговор был, то они не могли стоять от него в стороне или быть в неведении: Новгород никогда не упускал возможности с перспективой пользы для себя использовать даже малейшее ослабление позиций киевской великокняжеской власти. За всеми неприятностями Киева непременно оказывался вечно «беременный мятежом» Новгород. Владимир Святославич был уже не отроком – около двадцати лет. Решительности и амбиций ему было не занимать, он в принципе относился к тем людям, что не могли оставаться в тени, на «вторых ролях»; эти качества умножались периодом самоутверждения. Впрочем, опыта и политической проницательности ему, возможно, и не доставало. Но при нем был Добрыня, которому опыта было не занимать, и для которого судьба Ярополка при смене Свенельда на его сына Люта была совершенно прозрачна, равно как и то, что после узурпации Киев неизбежно перейдет к активной политике подминания под себя уделов и собирания Руси в жесткую государственную систему.

Ситуация в Киеве ему была понятна хотя бы потому, что в Новгороде при своем племяннике он находился в той же роли, что Свенельд при Ярополке. Т. е. он был таким же «майордомом». Но именно что при племяннике. Нет сомнения, что история, сохранив на своей поверхности, т. е. «для грядущего», светлый былинный образ, в безднах своих непроницаемых омутов скрывает множество таких качеств и поступков Добрыни, от которых впору ужаснуться: «вегетарианцы-идеалисты» не только не удерживаются (да еще столь долго) на политическом Олимпе, но даже не способны вскарабкаться на его нижние уступы. Очевидно, что Добрыня в совершенстве владел искусством политического выживания. Но, при всем том, отношение этого для очень многих страшного человека, к своему племяннику на всем протяжении более чем тридцати лет, оставалось безупречным. Законы кровного родства и клятвы, которые с него, конечно, были взяты, когда ему передавали на воспитание маленького Владимира, для него были сакральны без каких-либо сносок. Возможно, если бы Свенельд был связан родством с Ярополком, скажем, так же был ему дядей, а Лют, соответственно, двоюродным братом… Тогда… Но в том то и дело, что родства не было. И Добрыня отлично понимал, как поступают со слабым правителем, особенно когда потенциального узурпатора торопит его застоявшаяся, алчная до власти и богатства «команда».

Да, Новгород и его лидеры не оставались в неведении относительно заговора против Люта Свенельдича. И, заметим, новгородцы не привыкли быть «ведомыми»: очевидно, роль Новгорода в оппозиции Киеву была, скорее, лидирующей. Иначе чем объяснить, что Свенельд, не медля ни месяца, ни дня, тотчас после погрома Искоростеня, стремительным марш-броском, дорожа каждым мгновением, не жалея своих последних сил, направит дружины через всю Русь на Новгород? И чем объяснить, что, как пишет Нестор, Владимир, едва услышав, что Олег убит, «то испугался и бежал за море»? Ответ может быть только один: для Свенельда было предельно ясно, что Олег был инструментом заговора, корни которого произрастали на севере.

Хотя Свенельд и торопился в 977 году, но при этом вынужден был до того держать паузу сразу вслед за гибелью сына более года. Согласно летописи, несмотря на «ненависть» (что предполагает действие немедленное, особенно у столь юного человека, каковым был Ярополк Святославич), киевский князь неожиданно противится войне, хотя до Древлянского удела «рукой подать».

Очевидно, что Ярополк не желает войны, всячески ее оттягивает, пытаясь найти возможность мирного урегулирования конфликта. Оно и понятно: для Ярополка главное было в устранении Люта Свенельдича, что и произошло. Война в его планы (точнее, в планы его окружения) не входила. Для упрочения позиций Киева нужно было сохранение сложившегося «статус-кво» и времени, за которое Киев, как монополист торгового пути на Константинополь, столь обогатится, что сможет не только иметь лучшие и самые многочисленные дружины, но и «скупить» лидеров знати и купечества в уделах и снизив их статус до наместничеств (впрочем, время показало, что и уделы не мешали какое-то время прочности державы при Лествичной системе). Ярополк и его окружение не желали войны и потому, что видели ее затяжной, непредсказуемой по последствиям и весьма разорительной, ведь она охватит практически все пространство Руси и всколыхнет огромные массы людей; и потому, что война усилит позиции военных, т. е. «святославовых ветеранов». Правда, у них теперь оставался лидером старый Свенельд. Но гарантий, что война, да еще длительная, не выдвинет ему достойного сменщика, не было.

Кроме того, с гибелью Люта Свенельдича позиции самого Свенельда, превратившегося в «хромую утку», сильно ослабели. Именно по этой причине у Ярополка возникла возможность сопротивляться воле еще вчера всесильного воеводы. Нестор, создавая в «Повести временных лет» эпическое полотно истории державы Рюриковичей (государства, неразрывно связанного с «Небесной дружиной», каковой является разрастающаяся с каждым поколением семья, берущая свое начало от бежавшего в Новгородскую землю последнего осколка данского клана Скьельдунгов – именно ей, этой семье, этой «дружине», Сам Господь, по мысли летописца, вручил судьбу Руси) наполняет динамичный сюжет героями. В отношении членов клана Рюриковичей он чрезвычайно осторожен, ибо «Небесная дружина» не должна быть опорочена образами злодеев и мелких интриганов. Он сознательно опускает мотивации и внутреннюю политическую борьбу, чтобы не снижать возвышенно-величественного стиля своего повествования. Лишь легко, как бы «проговорками», словно бы случайными штрихами он намекает на сложную драматургию, оставшуюся за завесой времени. И на это же указывают паузы летописца. Он никогда не описывает принятие решения – только действие. Год 976 – это именно «пауза». Словно бы ничего достойного внимания в тот год и не происходило. Только что совершено убийство, Русь замерла в ожидании войны, в Киеве Ярополк исходит от «ненависти» к Олегу и, одновременно, атакуем жаждущим мести главой своего правительства. Пауза. А затем киевские полки вошли в пределы Древлянского удела: «Пошел Ярополк походом на брата своего…». Можно только догадываться, какие страсти бушевали в Киеве в течение всего 976 года, в эпицентре каких страстей оказался князь Ярополк. Судя по всему, итог киевских интриг для многих на Руси, возможно для большинства, оказался неожиданным: Свенельда и «святославовых ветеранов» поторопились «списать со счетов», в Киеве воевода восстановил свои позиции и верх одержала «партия войны». Для многих, в частности, для Олега Святославича, этот итог внутриполитической борьбы на Днепре оказался роковым. Для кого-то, скажем, для Владимира Святославича и Добрыни, которые оказались не готовы к войне – едва