химической реакции, и стала стремительно подниматься, заполняя объём могилы. Хренус хотел отпрянуть, но его тело застыло в согнутом положении. Когда золотая волна достигла его морды, он понял, что это была не вода, а газ. Сквозь наполнившуюся слизью глотку, сквозь мозг, сосуды которого стремительно закупоривались шлюзовыми дверями тромбов, сквозь залитые кровью разложившихся капилляров глаза — по всему Хренусу неизъяснимой дрожью пронеслись осязаемые слова –

— «Делай, что велят, пёс»-

Глава 5

ПОЛЫЕ ГЛАЗА, ЗАТОНУВШИЕ СЛОВА

И касаясь торжества,

Превращаясь в торжество,

Рассыпаются слова

И не значат ничего.

Д. Иванов

Тем, кто когда-либо просыпался от исписанной тысячью строк горечи-

Тем, кто хотя бы несколько минут недвижимым взглядом смотрел в четкие симметричные линии пустых комнат-

Тем, кто наблюдал ныряльщиков нефтяно-чернильных вод, подвластных чужой воле-

Тем, кто вставал перед безразличными дверями, за которыми мелькали силуэты в их одеждах-

Всем им очень просто понять, в каком состоянии находился очнувшийся Хренус.

Яростные частоколы упрёков в свой адрес, действующие вопреки честолюбивой натуре, вопреки оппортунистским тенденциям, вопреки мыслям; истошные обвинения в свой адрес, жуткие росписи на депешах о собственном бессилии перед обстоятельствами — вот они, поставленные твоей рукой, ты сам писал этот документ, а ранее обдумывал его, размышлял над положением строк и наклоне шрифта, выборе цветов и оформлении. Душа Серого Пса, искалеченная и орущая в предсмертных муках, была отброшена на холодную колючую проволоку и теперь корчилась там. Красные осы стрекотали и поднимались из воспоминаний к опустевшим улицам — по ним никогда по-настоящему не пройдут те, кого бы хотелось там увидеть. И никогда эти декорационно-неясные, отчуждённые дома не будут светиться истинным светом неподдельных чувств — в конце улицы только крики умирающих и рёв огнемётов. Красные осы стрекотали всё дальше от наблюдателя, а с их жал падали металлические капли, которые при ударе о землю издавали свистящий звук и образовывали грустно-цветные лужи. Движение ос отмеряло продолжительность иллюзий. Когда они достигали своего логического завершения, то всё с грохотом рушилось.

Словом, Хренус проснулся таким же разорённым, разрушенным, размолотым, каким и засыпал. Жестокое пробуждение было усиленно появлением портретов прошлого, дразнящим манком недостижимого комфорта, осознанием своей несубъектности, а также воспоминаниями о вчерашнем происшествии.

— «Самоуничижение»— зажглись сотни вывесок.

И тут в самом дальнем из сообщающихся помещений, в самой крошечной части сознания Серого Пса загорелся маленький, янтарного цвета огонёк, который энтропически набирал обороты — то был звериный инстинкт самосохранения. Он представал рокочущей небоскрёбовысокой волной, которая поглощала собой всё сущее. Как бы животные не ненавидели и не презирали сами, какими бы сильными ни были раскаты отгремевших экзистенциальных поражений, инстинкт всё равно довлел, закрывал всё зонтом. Если он пробуждался, то не было иного неба, кроме того, которое образовывало его розоватое марево. Он был всесилен, как океан. Он самовольно разогнал клубящихся духов отчаяния и запустил в опустевших цехах разума механизмы живучести. Пёс заработал.

— «Так»— Хренус приподнялся с ещё влажной земли, поморщившись от неприятного ощущения в том месте, куда его вчера пнул экскаваторщик. Лес после многодневного дождя, который за время забытия Хренуса уже успел прекратиться, выглядел обнаженным, будто бы с него смыли макияж, что сделало его непохожим на себя самого, иным. К тому же эта часть леса была ему почти неизвестна. Это была та часть леса, где псы впервые встретили Фигуру.

Машинная, автоматическая деятельность требовала движения. Вектор его мог быть только один — на Точку. Там Хренус встретится с остальными псами и… Что будет потом неважно; планируются только первостепенные, второстепенные и основные задачи. Первостепенная задача — сориентироваться на пространстве, второстепенная задача — дойти до Точки, основная задача — выжить.

Приступить к выполнению.

Серый Пёс решительно двинулся в направлении, которое ему указал самоуверенный инстинкт. Он быстро преодолевал редкодеревистое пространство, его заводная деловитость со стороны смотрелась даже комично. Но насколько бы сильно форсирование механизмов не разгоняло пыль чувств, та постепенно оседала равномерным слоем на разум, возвращая псу иррациональный кубок, из которого ему всё больше хотелось напиться:

— «Эти… которые во снах… хотят, чтобы я котов гасил? Или чего? Зачем им это нужно? Почему сейчас понадобилось? Похуй. Всё равно после вчерашнего ещё не знаешь, как примут. Если без драки обойдётся, то, наверное, только Шишкарь согласится… Мочегон, сука, отмороженный… Теперь точно сомнений ни у кого нет, что это мы ферму разнесли! Ещё и эта хуйня во снах… В городе ничего такого не было. Он был понятный, как бетонный забор! Здесь же… тут всё началось! Как? С Фигуры! Да, с этого вот пидора и пошло всё! Эта-то блядь, небось, и эту хуйню потустороннюю начала! Сука, найду — пизда ему!»

Злоба немедленно взметнулась в голову Серого Пса и, заполнив всё доступное пространство, паровозным гудком вырвалась из пасти.

— «Фигура, блядина, где ты?!»— оглушительно залаял Серый Пёс на безответные сосны и кочки. Если бы сейчас Чернобурый Лис оказался перед ним, то ему явно бы не поздоровилось. Хренус побрёл дальше, со злым удовлетворением рисуя себе картины садистского, мучительного умерщвления Фигуры — перелом позвоночника (почему-то Хренусу казалось, что он непременно должен ломаться с таким же звуком, как и куриные кости), вырывание кишок (Серый Пёс представлял их жалкими, тоненькими, бледно-розового цвета), прокусывание нервных окончаний (как приятно ему был представлять тонкий, легированный визг Лиса), даже ослепление путём выкалывания глаз острой веткой, зажатой в пасти. Он чувствовал себя справедливым судьёй, ему казалось, что, сделав это, он немедленно развеет чёрный дым своих кошмаров и жизнь вернётся в привычное налётческое русло.

Но долго поддерживать такой интенсивный ритм движения локомотива ярости сложно. Через некоторое время Серый Пёс, потратив весь уголь ненависти, затух и снова принял сосредоточенный вид. Он остановился, пытаясь определить, в какую сторону двигаться дальше. Только сейчас благодаря тому, что пустоту ощущений, оставленную покинувшей пса злобой, ещё не успели занять иные чувства, прислушавшись, он понял, что в лесу не слышно привычной ему палитры звуков. Всё вокруг наполнял лишь равномерный гул, как будто бы Хренус находился внутри большого холодильника (Мёртвые луны потустороннего спокойствия).

Это обстоятельство было достаточно неприятным, и Хренус решил ускорить свой шаг. С каждым шагом он пытался отвести свои мысли от гула, но сам факт того, что не шумел даже ветер, хотя он явно видел колышущиеся ветки сосен, настораживал его.

Хренус пошёл быстрее, поглядывая в пролёты сосен.

(Стук женских каблуков в тёмном переулке)

Внутри пса работала ременная передача дёргающегося напряжения.

Гул нарастал, превращаясь в сдавленный рокот.

— «Хуеплёт»— ругнулся Хренус, будто пытаясь оскорбить гул, чтобы тот обиделся и