отзеркаленный в грязном осколке экстравагантного цвета, бесконечно понижающийся, подобно тону Шепарда.

Фигура уверенно провёл кота внутрь круга грибов. Во всем его движении чувствовалось размеренное спокойствие рабочего, выполняющего рутинную операцию.

Пёс медленно пошёл к Фигуре, шаг за шагом преодолевая сопротивление густого месива звуков, повисшего в воздухе. С каждым пройденным метром он чувствовал, как внутри весь наполняется быстрозастывающим бетоном. Прямо перед вступлением в круг Хренус остановился. Им овладевали ожидания от посылки, полной бритв.

Хренус застыл, оплетаемый жутким свернутым полотном потусторонней музыки, и думал о том, не сделал ли он сам себе хуже, пытаясь выяснить правду, заглянув под кожух машины мироздания. Он явственно представлял себя стоящим пред мутным провалом подземного водоёма, где в глубине двигались едва различимые силуэты неведомых хищников.

«Если рука разрезана, то кровь не затечёт обратно»— эта мысль обняла Хренуса жёванным ощущением, словно его обернули ватой, глубина слоёв которой таила острейшие иглы. Он сделал настолько глубокий выдох, что всё его сознание вместе с телом на секунду превратились в

— ДЕЙСТВИЕ-

С закрытыми глазами Серый Пёс ринулся вперёд и одним прыжком заскочил внутрь круга, упав на мягкую прогнившую траву. Его нос тотчас же уловил тлетворный запах, исходивший от грибов.

На морде Фигуры было выгравировано нетерпение.

— «Ну, что, Хренус, начнём?»— по интонации Лиса было не совсем понятно, являлось ли это вопросом или утверждением. Его очертания становились всё более неясными в набиравшей контрастность тьме; исчезая, он оставлял от себя один голос.

Хренус продолжал лежать, уткнув морду в травы; стараясь не дышать носом, он шумно глотал токсичный воздух ртом, что вкупе с его волнением дало особое придыхание вырвавшейся фразе:

— «Да, пожалуй…»-

Холодный пляж, по полосе песка приближается старик, под соломенной шляпой видны улыбающиеся глаза, он оставался один, когда вращался шторм, он нырял в воды непокорённых рек, он находился на визгливых звуках инструментов, срывающихся речитативах, колесящих барабанных ритмах, где ходили короли, где гиппокампы агонии вызывали наблюдателей, где под зонтичными растениями мы могли встретиться, где лебеди, спящие на озерах разума, пели прозрачные песни, где лодки из цветов скользили по улицам, существовавшим только на планах циклонов мглистых облаков.

Фигура удовлетворённо кивнул и двинулся к коту, который так и стоял, оставленный собственной душой и разумом, покачиваясь на тонких лапах (Опустевшие фабричные залы, полные машин, застывших в вечном бездушном ожидании). Подойдя, Лис осмотрел кота, примеряясь к чему-то, прищуривая глаза: в них читалась напряжённость скрупулёзного анализа профессионала. Затем он придвинул свою морду совсем близко к шее кота и резко вцепился в неё.

Раздался хруст и сдавленный стон.

Фигура тотчас же разжал челюсти и отскочил назад.

Хренус с ужасом поднял голову и оцепенел, увидев, что тело кота, некоторое время постояв неподвижно, начало мелко подрагивать, как будто бы от тика. Эти подёргивания постепенно усиливались, перерастая в судороги, как нарастает интенсивность толчков землетрясения. Сообразно усилению судорог усиливалось и кровотечение из раны на шее (Кровяной насос синхронизировал свои обороты со спазматической машиной).

Тряска становилась всё сильнее, движения становились всё более развязными, как если в сочленениях конечностей ослабляли бы болты. При этом кот не отрывал неловко расставленные лапы от земли, словно они были прибиты к ней, а всё тело рвалось на свободу. В определённый момент голова кота начала крениться вниз, перевешивая остальное тело. В его отупевших глазах Хренус прочёл глупый и очевидный вопрос миру, который кот силился задать. Пасть его приоткрылась, сквозь сломанные клыки вытекала тягучая слюна с кровяными прожилками.

— «Буееееееееееееррррррррроооооооооооооссссссссссссссссссссссссссссь»— гнусавый звук внутренней турбины, работающей на аварийных мощностях, который перешёл в свистящий стон.

Голова упёрлась в траву, а всё остальное тело, удерживаемое ею как якорем, загуляло вокруг. Оно неистово пыталось освободиться, как дикий зверь, посаженный на привязь, кричало слепой яростью плоти, выворачиваясь от отчаяния. Теперь диагонали выгибаемых конечностей спрашивали углы судорог; зигзагообразный, обращённый к небу и земле гротескный танец под центрифугами и альковами. Лихорадка смерти под пристальным наблюдением Лиса-специалиста.

Серый Пёс был индифферентным базовым зрителем кинотеатра, чьё присутствие понятно лишь по едва-едва очерченному светом проектора силуэту — на экране фильм, завершающийся сгоранием плёнки. Стопроцентная отдача от ощущений на бульваре чудовищных откровений. Афиши, разумеется, показывают наиболее красочные моменты, завлекают возможностью получить ответы на все вопросы. Тут вам и балаганно-окрашенная страсть, и кроваво-дымные убийства, и точёные типажи — всё для того, чтобы появилось желание приобрести обуглившийся, состоящий из мазутно-чёрной жидкости билет в один конец. Тот, кто подписался, уже так просто не встанет с откидного кресла, не выйдет из зала в середине фильма. Его вынесут много позже окончания и положат новообращённого паралитика правды в переулок, где лежал труп зарезанной любви до тех пор, пока смрад окончательно не достал окружающих, и тело не было утилизировано.

Фигура внимательно следил за происходящим, кивая, и изредка слегка шевелил губами, как будто проговаривая про себя некие догадки. На его морде не было стандартного ехидства, она приобрела серьёзно-сосредоточенный характер, став маской. Маской, которая имела столько сходства с маской из видений, что Хренус не знал, что его ужасало больше — агония кота или этот факт. Чернобурый Лис абсолютно безэмоционально наблюдал за жуткой пляской смерти, которая приобрела уже совсем хаотический характер — тело наматывало на себя грязно-жёлтую траву, яростно перепахивало землю, окропляя всё пространство внутри круга своей кровью. Её брызги попали на морду Серого Пса, и он инстинктивно зажмурился. В этот краткий момент мрака он услышал, что Фигура начал говорить. Слова звучали туманно, едва намечаясь в затхлом воздухе.

— «Я думаю…»— Фигура замолчал, едва начав говорить, и Хренус подумал: «Что видел Лис? Что проступало невидимыми чернилами за строками его паузы? Пёс увидел игральную карту, половины которой разговаривали между собой, он увидел недостижимого призрака, вызванного к жизни в кафельном зале, он увидел звонкий смех почти прозрачных глаз, он увидел парк холодного комфорта, он увидел истощение рифмы, дистрофию строки, он увидел своё озадаченное отражение…»-

— «Газовый Пёс»— Фигура отбивал слова, как напольные часы — «Это демиург псов, их хозяин и страж»-

Лис облизнулся и продолжил:

— «Теперь Холодный дом…»— и снова перед глазами Серого Пса поползли образы: тревожная музыка в отрешённой галере, томление умирающего в комнате, невралгия смыслов, спиртовое дыхание пустыря, извилистые каналы текста, пояса с говорящими головами, тягостное появление сквозь вторые шансы и растянутые года.

Лис забегал вокруг кота, то припадая перед его глазами, то внюхиваясь в кровавые пятна на траве, то отпрыгивая назад и наблюдая за корчами с дистанции.

Он был крайне напряжен, это слышалось в его шепчущем голосе:

— «Суд… казнь… паперть… безумие…»-

— Пауза-

— «Я