очередь повысились требования к содержанию. Да, наверное, есть такая неписаная зависимость, размышлял я. Не случайно в истории остаются комедии прицельные, содержательные. А для развлечения испокон веков служили малые формы: интермедии, водевили, игравшиеся между актами и после серьезных сцен как дополнение. Можно ли игнорировать традиции, складывавшиеся веками? Может быть, как раз поэтому не было претензий к гайдаевским короткометражкам? Они всем нравились, как веселые интермедии.

Но, чтобы выяснить вопрос до конца, я продолжал возражать оппонентам:

— Гоголь говорил, что смех — великий положительный герой. И положительное содержание, добавим мы. Он сам по себе может быть социальным и даже политическим фактором.

— А вы не забыли, случайно, над чем смеялся Гоголь? Не над такими фитюльками, над которыми издевается Гайдай. У Гоголя такой набор держиморд и тяпкиных-ляпкиных, что волосы встают дыбом. И вот, чтобы его не обвиняли в однобокости, в засилье уродливости и грязи, то есть для оправдания собственного метода, он и выдумал эту фразу о положительном герое — смехе.

— Это не Гоголь выдумал, а человечество. Ведь смех — спутник здоровья. Он врачует, очищает человека, поднимает ему настроение. Прибавляет уверенности, делает жизнь более наполненной. Французы говорят, что самый потерянный из всех дней тот, когда мы ни разу не смеялись… О смехе за человеческую историю сказано и написано так много, что из метких выражений, крылатых слов, пословиц, поговорок, цитат можно составить добротную книгу о пользе и силе юмора и смеха. А невысказанных мыслей хватит на вторую книгу. Выходит, человечество, от Аристотеля до наших современников, напрасно упражнялось в красноречии, в меткости и точности выражений?

— Не напрасно. Но вы имеете в виду только одну сторону юмора — смеющихся. А у него существует еще одна — осмеиваемые. И значение юмора, его роль в обществе во многом зависит от этой второй стороны, которая у Гайдая, скажем мягко, не на высоте. Поэтому ценность его комедий, несмотря на их высокое мастерство, рядом с глубокими, социальными произведениями все-таки невелика.

Так говорили многие. И вот парадокс. Решив после «Жениха…», что воплощение в фильмах общезначимых социальных проблем — путь предельно трудный, связанный с преодолением сопротивления не только материала, но и многих людей, Гайдай в поисках более спокойной жизни свернул в сторону облегченных, развлекательных комедий. Но теперь он подвергся активной критической обработке со стороны художников и критиков. Оказалось, что служение искусству и спокойная жизнь — явления несовместимые.

Критика «Кавказской пленницы» заставила меня задуматься о «сравнительной ценности» гайдаевских фильмов. Заставила от потребительского, эмоционального восприятия комедий перейти к более требовательному осмыслению их значения для нашего общества.

Противоречия между ревнителями высокоидейного и легкого, гедонистического искусства закономерны. Они были во все времена, и в отдельные периоды в зависимости от общественных потребностей на первый план выдвигались то одни, то другие функции. Это понятно.

Ну а какие же функции комедии больше всего отвечают нашим сегодняшним нуждам?

Со спонтанным послевоенным взлетом науки и техники связано повышение материального уровня жизни и неизбежный в таких случаях рост наслажденческих устремлений. Запад мы стали называть обществом потребления.

Но связи между странами день ото дня крепнут, контакты между различными звеньями и отдельными слоями общества расширяются. Различные государства и политические системы в этом мире уже не замкнутые, а сообщающиеся сосуды. Тенденции, веяния, моды в жизни и в искусстве распространяются все быстрее. И нелепо уверять, будто наше общество сохранило к потребительским функциям полное равнодушие. У нас налицо тоже более широкое и разностороннее удовлетворение материальных потребностей — и более акцентируемое отношение к этому удовлетворению, особенно по сравнению с голодными военными и тяжелыми послевоенными годами.

В народе растет стремление пользоваться всеми благами цивилизации и получать от этого удовольствие. А в искусстве все более заметную роль играют гедонистические мотивы. Очень многие идут на зрелища не ради какой бы то ни было проблематики,— для них важнее становится отдых, развлечение, отключение от жизненных неурядиц. Хорошо это или плохо, но беззаботный смех становится одной из категорий искусства.

С другой стороны, разоблачение культа личности всколыхнуло народные массы, и маятник общественного интереса заметно качнулся к политическим вопросам, а начавшиеся экономические реформы резко повысили интерес к экономике, к социальным проблемам. Половинчатый характер этих благих начинаний, их незавершенность еще более подлили масла в огонь. Эти жгучие вопросы все смелее обсуждали в кулуарах, ответы и них надеялись получить в литературе и искусстве. Это бесспорно! Казалось бы, для толкования таких вопросов есть другие, серьезные жанры. Можно ли требовать этого от развлекательной комедии?

— Не только можно, но и нужно,— говорили мне.— Ответственность за освещение политических, социальных, экологических, культурных, молодежных и прочих проблем в переломные исторические моменты ложится на всех деятелей литературы и искусства.

Конечно, вкусы у людей разные, всем не угодишь. Всесторонне развитые зрители и от комедиографа требуют глубже вспахивать социальные пласты, вкладывать в произведение больше конкретных жизненных наблюдений и обобщений, чтобы комедия, подобно высокому искусству, побуждала к размышлениям о времени и о себе.

Если говорить о «сравнительной» ценности комедий, тут надо еще крепко подумать и тщательно взвесить, какие устремления и чаяния доминируют в жизни широких народных масс, а какие — в передовой части общества. И какие из этих устремлений и чаяний важнее для нас.

Во всяком случае, вопрос об общественных потребностях оказался слишком сложным. Я так и не нашел однозначного ответа на него. Появилось двойственное отношение к творчеству Гайдая.

Между тем, если вдуматься, бессмысленного смеха в природе просто не существует. Можно даже утверждать, что смех — самая сложная категория человеческой психики, не случайно животные лишены этого свойства. Любой смех содержит целый комплекс умозаключений самого глубокого, философского порядка, со всеми их диалектическими противоречиями. Поэтому при анализе комического тоже неизбежны противоречивые выводы. Однако рождаемые смехом рациональные идеи не прокламируются, не вкладываются готовыми в черепную коробку зрителей. До них надо дойти самим, надо извлечь их из зашифрованной художественной структуры и освободить от многообразной эмоциональной обертки. А для этого надо напрягать интеллект, заставлять трудиться мозговые извилины. Однако при просмотре смешных фильмов не все настроены на такую серьезную интеллектуальную работу. Обычно на комедию идут отдохнуть, развлечься. А умственное напряжение только мешает этому. Для непосредственного восприятия комического мозговая деятельность как ложка дегтя в бочке с медом… К тому же в комедиях Гайдая господствует Ее Величество эксцентриада, которая не только не побуждает к мыслительной деятельности, но даже не оставляет времени для вдумчивого восприятия и толкает к веселому беззаботному смеху. В этом как раз и