от души, Мэтти осмелилась излить свои чувства, и не только чувства касательно текущего момента. Она излила все, что держала в себе эти годы.

Зря я это сделала. Они же хотели мне добра.

В тот момент Мэтти почувствовала себя немного виноватой и решила было, что надо извиниться, но передумала. Еще не хватало снова вовлечься в разговор. Они добрые ребята, но сказать ей больше нечего. Она попыталась убедить их, что на горе оставаться опасно; кажется, ей не удалось, но Мэтти не переставала надеяться, что чужаки все же к ней прислушаются. Может, хотя бы потом вспомнят о ее словах и убегут до того, как зверь им навредит.

В дверь застучали; от неожиданности Мэтти вскрикнула, не успев сдержаться.

– Мисс? Мисс? То есть… мэм. Слушай, прости, что так все вышло… Я не хотел… Ты можешь выйти и еще с нами поговорить? Можешь подойти к двери? Нам нужна твоя помощь.

Парни уже знали, что она в доме; теперь не получится притвориться, будто ее тут нет.

Но ты не должна им отвечать. Не должна.

(Дура ты. Они тебе помочь могут. Помочь сбежать.)

Вот только с горы они уходить не собираются. Они хотят остаться и бродить здесь, пытаясь найти чудище, а что хорошего, если ты будешь за ними таскаться? Уильям придет за тобой и застрелит их всех, если прежде их зверь не сожрет. И все это будет на твоей совести.

Нет, Мэтти поняла, что не может никому доверить свою судьбу. И никто не должен ей помогать. Если из-за этого они пострадают, она никогда себя не простит.

– Мисс? Мисс?

Мэтти удивилась, почему Гриффин обращается к ней так, а потом вспомнила, что не называла своего имени.

(А ты сама-то знаешь, как тебя зовут?)

– Ступай прочь, Саманта, – прошептала Мэтти. – Некогда сейчас с тобой разговаривать.

Гриффин снова постучал в дверь. Мэтти услышала голос Си Пи.

– Да не подойдет она к двери, дружище. И Джен скоро придет. Тут нет сигнала, я даже не могу написать ей и сказать, почему задерживаемся. Если сейчас не пойдем, она ждать не станет.

– Знаю. Но я… – Гриффин замолчал.

– Тебе кажется, что ты ее где-то видел. Ты уже говорил.

– Вот только где? Хотел бы я вспомнить.

Мэтти услышала шаги Гриффина на крыльце; снег хрустел под его ногами. Си Пи сказал что-то неразборчивое, а через несколько минут наступила тишина.

Она подошла к окну и выглянула наружу убедиться, что чужаки ушли. На поляне никого не было; виднелись лишь их следы.

Следы обнаружились повсюду, и Мэтти испугалась. Что, если снега выпадет немного или снегопад вовсе не начнется? В воздухе кружились ленивые хлопья, но их явно было недостаточно, чтобы замести следы, которые пересекали поляну крест-накрест и огибали дом.

Мэтти подошла к окну спальни и проверила, что за домом тоже никого нет. Чужаков она там не увидела. Пошли ли они тем же путем, что явились сюда, или выбрали другой маршрут? Этого она знать не могла и узнала бы, только если пошла бы по их следам. Но Мэтти не хотела идти по их следам. Она не хотела иметь с ними ничего общего.

«Не хочу иметь с ними ничего общего», – повторила она про себя, словно пыталась себя в чем-то убедить. Мэтти отчасти не понимала, почему не ушла с ними. Так было бы проще всего сбежать из ада этой хижины.

Ты знаешь почему. Потому что сама ты можешь рисковать, но несправедливо подвергать риску окружающих.

Нет, ее изначальный план по-прежнему казался ей лучшим – сначала поправиться, набраться сил и ускользнуть под покровом ночи, исчезнуть, пока Уильям не успел понять, что случилось. А о Си Пи и Гриффине лучше забыть. Она пыталась их предупредить и спасти. Быть может, зверь и не обрушит на них свою ярость; быть может, они выживут. Это от нее не зависит.

Почему Гриффин повторяет, что видел меня раньше?

Мэтти задумалась, могли ли они встречаться в той, прежней жизни. Но даже если встречались… она была совсем маленькой, когда Уильям забрал ее на гору и Мэтти стала жить с ним. После стольких лет Гриффин едва ли мог узнать ее, а из ее обрывочной памяти вряд ли удастся извлечь воспоминание о каком-то мальчике.

Знаю ли я тебя, Гриффин?

Она не помнила мальчиков; не припоминала никаких других детей, кроме Хезер.

Мэтти встрепенулась, поняв, что все еще стоит у окна и витает в облаках. А тем временем повалил снег. На горе так бывало: никакого снега, и вдруг его нападает столько, что глазам не верится.

Мэтти вспомнила, как они с Хезер стояли у окна, прижав к стеклу ладони и носы, и думали, отменят ли школу из-за снегопада.

– Снегопад – школьник рад, – пробормотала Мэтти.

Иногда они смотрели, как с неба падают редкие хлопья; их было недостаточно, чтобы нарушить движение автобусов. Бывало, синоптик предсказывал наутро снег, а снегопад не начинался вовремя, и приходилось идти в школу. Девочки бежали к окну спальни, надеясь обнаружить за ним настоящий буран, а видели чистый тротуар, яркое солнце и никакого снега. Приходилось тащиться вниз; каблучки ботинок стучали по деревянным ступеням; тела становились словно резиновыми, и голоса звучали под стать.

«Ну почему-у-у-у, почему-у-у-у надо идти в школу?»

Мать говорила, что им просто не повезло и такова жизнь. Мэтти помнила это, но в своих воспоминаниях не слышала голос матери, как слышала свой и Хезер.

Почему я не помню маму?

Вокруг хижины снег валил густой пеленой. Он быстро засы́пал отметины зверя и отчетливые следы чужаков, вторгшихся в горное убежище Уильяма. Мэтти понимала, как повезло этим парням, что ее мужа не оказалось здесь. Он бы не стал притворяться, будто никого нет дома, а погнался бы за ними с винтовкой.

Ты все еще мышка, а не сокол, дорогая моя.

Она не стала обращать внимания на этот голос, который, кажется, принадлежал Саманте. Та никогда не боялась; ей легко было проявлять бесстрашие. Она никогда не теряла часть себя на дне глубокого колодца.

– Но я пытаюсь, – прошептала Мэтти и отвернулась от окна. – Пытаюсь.

Она заварила чай и отрезала кусок хлеба. Хотела незаметно взять и немного масла, самую малость, но Уильям наверняка запомнил точную форму и размер куска в масленке.

Когда-нибудь она сбежит от него и сможет есть все, что захочет. Мэтти будет есть, пока желудок не растянется, пока она не почувствует, что не может пошевелиться.

Тогда я съем…

Тут ее мысли наткнулись на преграду, поскольку она