другую тряпку и окунул ее в холодную воду. Вернулся к столу с куском мыла в одной руке и мокрой тряпкой в другой.

Когда почти вся жидкость вытекла, он велел Мэтти убрать тряпку, протер порез мокрой тканью и мылом. Мэтти вскрикнула, когда мыло коснулось открытой раны.

– Щиплет, знаю, – ответил он почти ласково. В тот момент можно было почти поверить, что жена ему небезразлична. – Но рану надо промыть, иначе попадет инфекция. А что я буду делать, если моя девочка заболеет?

Уильям ненавидел, когда она болела и не могла сама о себе позаботиться, когда не могла готовить, убираться и ухаживать за ним. Когда она болела, муж никогда ее не бил – видимо, считал, что нечестно бить того, кто и так слаб. Но он шарахался по хижине, как разъяренный медведь, пока Мэтти не выздоравливала.

Прижав мокрую тряпку к ее лицу, Уильям слегка отжал ее и смыл мыло. Мэтти закусила губу. Он принес чистую сухую тряпочку и вытер ей лицо.

– Прижми, – сказал он и стал готовить иглу.

Руки у Уильяма были большие и грубые, и Мэтти всегда немного удивлялась, что он был способен на такую точную и деликатную работу, как наложение швов. Он мог бы проявить намеренную жестокость, зашить неаккуратно, но она чувствовала, как он старается класть стежки ровно. Мэтти попыталась не думать о том, как входит и выходит игла, как она протыкает кожу, а вслед за ней тянется нить.

Ей казалось, что он зашивал очень долго, хотя Мэтти знала – прошло всего несколько минут. Наконец он произнес:

– Готово.

– Спасибо, Уильям, – сказала она, ведь именно этого муж от нее и ждал.

Мэтти забрала грязные тряпки и иголку, на которой поблескивали красные капли ее крови, и пошла мыть и стирать.

Уильям же ходил по комнате, перебирал покупки и добавил к ним кое-что из старых запасов. Потом сел на стол и стал чистить и проверять новую винтовку.

Стирая тряпки и развешивая их сушиться, Мэтти задумалась, откуда у Уильяма деньги на все эти вещи. Она знала, что он хранит деньги в сундуке, но как он зарабатывает? Работы у него не было, они ничего не производили на продажу. Неужели у него столько накоплений, что хватило на годы, и все они хранятся в этом сундуке?

Я должна открыть сундук. И сделать это надо так, чтобы Уильям не узнал.

Ключи, которые он всегда брал с собой, уходя из хижины, висели на крючке у двери. Они манили ее, искушали.

Но если ты дотронешься до ключей, он узнает. Нельзя делать ничего, что бы его разозлило; тогда он изобьет тебя так, что ты не сможешь убежать.

А можно ли без ключа взломать замок? Наверно, можно, но нужно быть очень осторожной. Если она поцарапает замок или муж по каким-либо признакам догадается, что она рылась в сундуке…

Мэтти отбросила мысли о сундуке. Ее ждала стирка, а зимой, когда белье приходилось развешивать у очага, а не на улице, это всегда было очень утомительно.

Глаз болеть перестал; теперь болел надрез и швы. Но веко потихоньку начало приоткрываться, и она уже видела размытые пятна. Один глаз видел хорошо, другой нечетко; это сбивало с толку.

Уильям надел сапоги, взял со стола пузырек и сунул в карман.

– Пойду поставлю капкан.

Мэтти взглянула на тяжелый металлический предмет.

– Помочь донести?

Он фыркнул и рассмеялся.

– Тебе силенок не хватит, мышка Мэтти. Я купил сани. Как, думаешь, я притащил все это на гору?

Она не ответила; услышав его смех, она оторопела. Когда Уильям смеялся в последний раз? С тех пор прошло много лет. Лет!

Кажется, он никогда не был так счастлив, как сейчас, когда готовится идти убивать зверя, которого никогда не видел и о котором ничего не знает.

Уильям открыл дверь хижины и показал на снег. Мэтти увидела сани с блестящими чистыми полозьями. Муж выволок капкан и положил на деревянное сиденье. А потом помахал ей и ушел, таща за собой сани и насвистывая себе под нос.

Глава восьмая

Мэтти, стоя у окна, провожала Уильяма взглядом, пока он не скрылся в лесу. И тут же бросила таз, поспешила в спальню, села перед сундуком и оглядела замок. Тот казался обычным, но она не представляла, как его открыть.

Замок можно взломать шпилькой.

Взломать шпилькой. Странно как. Эта фраза что-то для нее значила; откуда-то Мэтти знала, что замок можно взломать шпилькой, но откуда – вспомнить не могла. Сама она никогда так не делала, в этом не было сомнений. Нет, она видела, как это делает кто-то другой, но человек, которого она представляла за этим занятием, был незнакомым и казался далеким, физически далеким, как будто Мэтти наблюдала за ним на расстоянии.

Она увидела человека – женщину, – которая достала из волос шпильку и вставила ее в замок. Аккуратно покрутила шпильку туда-сюда, прижав ухо к двери, чтобы услышать какой-то звук.

Звук щелкнувшей задвижки.

Можно ли открыть сундук шпилькой? Мэтти казалось, что можно, но удастся ли это ей без навыка, без тренировки?

Она решила пока не думать о сундуке. Уильям пошел ставить капкан; значит, скоро вернется. Она же должна стирать.

Мэтти собрала кучу грязной одежды, валявшуюся в углу спальни, и отнесла в таз. Закатала рукава, взяла кусочек мыла и принялась тереть рубашку Уильяма на стиральной доске. Постирав и прополоскав все вещи, отжала их и развесила на короткой веревке, которую муж натянул у очага.

Перед стиркой она проверила карманы Уильяма на предмет чего-нибудь забытого. Тот вечно оставлял там что-нибудь, а потом винил ее, что она испортила нужную вещь. Мэтти нащупала в одном кармане тонкий бумажный сверток и развернула.

Это были деньги.

Мэтти давно не видела денег, но, найдя свернутые тугим валиком банкноты, сразу поняла, что это. На банкноте, лежавшей сверху, значилась цифра 100.

У нее пересохло во рту. Надо отдать деньги Уильяму, как только он вернется. Она боялась развернуть валик и посчитать деньги, но их явно было очень много. Если они исчезнут, муж наверняка заметит. Возможно, он оставил их в кармане, чтобы испытать ее.

При мысли об этом сердце бешено заколотилось. Может ли Уильям знать… может ли подозревать, что она хочет от него уйти? Он всегда читал Мэтти как открытую книгу и видел все тайные мысли, что она пыталась спрятать в сердце. Может, вчера утром, когда она вышла из уборной, где пряталась всю ночь, он заглянул ей в глаза