где и располагалось неказистое двухэтажное здание городского морга, уже наступала приятная ночь.

Небо усыпали звёзды, а редкие на этой улице увеселительные и питейные заведения почти не производили шума. Было тепло, свежо и тихо.

В морге, кроме седого сторожа, который коротал ночь с большим кувшином кофе и сигаретами, никого, разумеется, не было.

— Значится, хотите забрать тело, герр Дойл? Очень жаль, но вам придётся дождаться утра, — объяснял сторож, откладывая полицейский бланк со штампом. — Я выдаю тела только в особых случаях. Утром придут санитары, и вы всё получите.

— Это как раз тот самый особый случай, герр сторож, — Дойл вздохнул и опять полез в карман. Он только делал вид, что расстраивался, на самом деле Дойл считал свои деньги; утром он попросит возместить свои затраты в двойном размере. Так что, к его радости, заработанная сумма будет значительно выше его первых предположений.

Сторож, ещё раз прочитав бумагу, согласился выдать тело: раз полицейские написали, то так тому и быть. Он получил деньги и повёл герра Дойла в прохладный подвал, где и были сложены тела.

— Холодно тут у вас, — поёжился Дойл. Тусклые лампы, влажные стены. Местечко было, ну, так себе. И это после прекрасной майской ночи…

— Ага, холодно — это чтобы клиенты не протухали слишком быстро. Вот они, — сторож пошёл вдоль длинного металлического стеллажа, на котором лежали трупы, — номер шесть. Вот она.

Он остановился около тела, накрытого старой, отвратительной простынёй и откинул её:

— Узнаёте?

Дойл взглянул на обнажённый труп молодой, если не сказать юной женщины. Идеальное белое тело с нездоровым синеватым отливом, серебристые волосы. Прекрасное, абсолютно белое лицо. Он уже видел её утром, но тогда она была в одежде:

— Это она; но где её одежда?

— Одежда? Одежда под замком, и я её вам выдать точно не смогу. Я замок ломать не буду; если нужна одежда, то ждите утра, герр Дойл.

Конечно, он не собирался ждать утра, леди Рэндольф просила доставить труп во дворец леди Кавендиш немедленно. И значит:

— Ладно, возьму без одежды, она ей уже не нужна. Вы только простыню мне дайте, хоть накрыть её.

— Забирайте, — великодушно согласился сторож.

— Отлично, — сказал Джон и, накрыв труп девушки грязной простынёй, продолжил: — Берите её за руки, а я за ноги. Положим на носилки.

— Э нет, друг, — сторож сразу отказался. — Это вы давайте без меня, я покойничков не таскаю.

— Я понял-понял, я заплачу, — предложил Дойл.

— Нет, друг, деньги я не возьму, дело тут не в деньгах, у меня спина больная, если я что подниму — всё, считай пропало, все ваши деньги придётся доктору отдать, так что вы без меня давайте как-нибудь. Да и небольшая она, покойница-то, а вы вон какой крепкий, дотащите.

Надо было сходить наверх за возницей экипажа, на котором он приехал, но Джон не додумался и взялся заворачивать тело девушки в тряпку; и тут же отшатнулся и уставился на сторожа.

— Что? — спросил тот с немалой долей удивления.

— Не затвердела ещё, — ответил ему мистер Дойл.

— Что-о? — не поверил ему сторож. — Не может такого быть. В книге записано, что её в час дня привезли, уже должна была задубеть.

Тогда Джон двумя пальцами взял труп за запястье левой руки и приподнял её, отпустил, и она сразу упала обратно. Он взглянул на сторожа: ну, что я тебе говорил?

Сторож был удивлён не меньше него и, чтобы убедиться, прикоснулся пальцами к голени трупа, после чего победно констатировал:

— Как лёд холодная.

Дойл тоже попробовал. Да, холодная. Джонни, как звала его жена, за свою жизнь трупов повидал немало, ведь ему пришлось послужить в Индии, и он не только видел там много мертвецов, многих людей он в мертвецов превращал. Так что в трупах Дойл разбирался; видел таких, как его мёртвые товарищи, что умерли от лихорадки или дизентерии — те твердели через час, а через три начинали уже разлагаться и вонять. Видел и трупы некоторых из местных, например, из сипаев, те вообще не разлагались, а за пару недель на солнце высыхали до деревянной твёрдости; эти высохшие мумии можно было закапывать в землю в виде частокола, и они прекрасно простояли бы до самого сезона дождей. Но чтобы труп даже не начал твердеть, хотя прошла уже половина суток, такого Дойл припомнить не мог. Дело нужно было прояснить, и он, зная, что делает, указательным и средним пальцами начинает шарить у мертвой девки под подбородком.

— Ну? — интересуется сторож.

— Пульса нет, — наконец сообщает ему Джон.

— Значит, окочурилась, — резюмирует дед. — Молодая, вот и не задубела, полежит ещё, так затвердеет.

Возможно, старик был прав, но Дойл думал, что причина этого странного феномена в другом. Он слышал, что девица самоубилась каким-то ядом, возможно, это из-за него труп не окоченел даже через двенадцать часов в холодном помещении. Это всё, конечно, было забавно, но тело само себя во дворец не отвезет.

Он вздохнул, взял труп за ноги и, приподняв, обмотал их грязной простынёй. Потом замотал и корпус, и голову. Всё, дело сделано. Он, не без помощи сторожа, закинул совсем как живое, гибкое тело девушки себе на плечо и пошёл к выходу.

Он донёс труп до экипажа, и возница помог ему уложить тело, сам потом сел на козлы, а Дойл уселся рядом с телом на лавку.

— Всё, поехали на Юнгфернштиг.

Возница щёлкнул кнутом, и массивный полугрузовой экипаж тронулся. У морга горел фонарь, а до следующего фонаря несколько десятков метров было темно, и тут Дойл решил достать новую сигару. Достал, откусил у неё кончик, сплюнул и чиркнул отличной голландской спичкой. Пламя с шипением ожило и озарило тарантас, в котором он сидел. И когда Джон раскуривал сигару, то боковым зрением… нет-нет, что за чушь… он даже забыл про сигару, ведь ему показалось, что труп под простынёй пошевелился. Мужчина уставился на свёрток и смотрел на него до тех пор, пока спичка не потухла в его пальцах, и как только она потухла, он со странной поспешностью зажёг ещё одну спичку. Всё это было неспроста, ведь Дойлу показалось, что свёрток опять пошевелился. Да-да… Труп, завёрнутый в грязную, в неприятных потёках и пятнах простыню, попытался согнуть одно колено. Джон даже обернулся на кучера — может, тот видел. Да откуда? Тот сидел к ним, к нему и к трупу, спиной.

— Чушь это всё, показалось, — тихо произнёс мужчина и, так как они в это время подъехали к фонарю, выбросил догорающую спичку.

Он раскурил как следует сигару и