— Кончайте вы это. Пустое дело.

— Нет!

— Да!

— Bigod! — выругался Франсуа. — Мы только зря потратили время. Вам эту дверь не вышибить. Давайте хоть вывеску «Свиньи» сорвите. Ну чего стоите? Действуйте!

— Да уж больно она высоко, — ответил кто-то.

Действительно, высоко над их головами на мощном крюке висел большой лист железа, служивший вывеской, и благородное животное, которое дало имя кабаку, казалось, нагло бросало вызов веселой компании.

— Сюда! — раздался крик Табари.

— Куда сюда?

— Помогите мне!

— Быстрей! Быстрей! — всполошились гуляки, решив спьяну, что на них готовятся напасть. — Не дайте им подойти!

— Что там у тебя?

— Лестница! — гордо возвестил Табари, который был слишком пьян, чтобы самому управиться с ней. — Она здесь, под крыльцом.

Притащили лестницу. Компания была охвачена сильнейшим возбуждением. Всем хотелось залезть по лестнице, и никто не желал уступать. Опять пришлось вмешаться Франсуа. Он выбрал самых крепких парней и велел им держать лестницу, потому что она оказалась слишком короткой, выбрал того, кто поднимется по ней, приободрил его, чтобы тот не боялся, и когда он был на самом верху, осведомился:

— Ну как, ухватился за вывеску?

— Ухватился, — отвечал тот. — Только будьте осторожней. Она страшно тяжелая. Отступите подальше. Берегись!

Но в этот самый миг в конце улочки показалась вооруженная палицами и пиками ночная стража с факелами в руках и, увидев школяров, бегом устремилась на них. Франсуа крикнул:

— Спускайся! Стражники! Уходим врассыпную!

— А лестница! Раны Христовы! Лестница…

Она рухнула, и школяр, у которого не хватило духу спрыгнуть с нее, упал на землю и здорово расшибся.

— Смываемся! — скомандовал Франсуа.

Клич этот вызвал безумную панику, и отважные гуляки-школяры кинулись наутек, даже не поинтересовавшись, не сломал ли их товарищ шею, и все новости со множеством подробностей узнавали уже на следующий день от людей, которые не участвовали в их загуле.

Весь город только и говорил что о бесчинствах школяров, которые с полной безнаказанностью похищали в Париже вывески или просто сбрасывали их наземь. Справедливо было бы сказать, что их обуяла некая необъяснимая ненависть к вывескам, потому что чуть ли не каждую ночь под утро они появлялись то здесь, то там, срывали с кронштейна вывеску над дверью и, в лучшем случае, оставляли ее у дома, а бывало, что утаскивали с собой. Превотство ничего поделать не могло. Так пропали вывески «Три волхва из Кельна», которую украли возле Вифлеемских младенцев[23], неподалеку от рынка, «Монах, подковывающий яйцо» — на мосту Сен-Дени, «Человек с двумя головами» — на улице Сен-Мартен, а чуть позже — с кабаков. «Чарка» — на Гревской площади и «Бык» недалеко от Сен-Бон. Почему они их похищали? С какой целью? Вся эта история была настолько темная, что добрые горожане, возмущенные столь скандальными событиями, не скрывали своих мыслей на сей счет. Да что же это происходит? Неужто все эти безобразия так и будут оставаться безнаказанными? Однако ночью, чуть только начинался шум, все эти люди, так искренне и громогласно возмущавшиеся бесчинствами, запирались в своих домах. В ночных стычках иногда доставалось страже, иногда клирикам, которых препровождали в Шатле, но затем выпускали по требованию ректора, и все продолжало идти своим чередом.

Но жалобы поступали не только на пропажу вывесок: один торговец жаловался, что у него ночью украли сразу три десятка кур; другие сообщали о краже нескольких бочек вина, оружия, вплоть до маленькой пушечки, дорогого платья, башмаков, сала, кувшинов, посуды. Жалоб становилось все больше. Каждое утро они поступали из всех кварталов Парижа и ложились на стол мэтра Робера д’Эстутвиля, прево, который как ни старался, не мог предотвратить этих покраж. Напрасно он усиливал ночные караулы, увеличил их число — прошла зима, потом весна, а существенного улучшения не наступало; вскоре же разошелся слух, будто школяры похитили в Ванве молодую женщину и намерены держать ее у себя.

Каким бы невероятным ни казался этот слух, похищение действительно произошло, и Франсуа кое-что знал о нем. Он, Ги Табари, брат Бод и Ренье де Монтиньи решили поразить парижан целой серией сумасбродных выходок. Вся похищенная добыча хранилась в заброшенном особняке Сент-Этьен на холме Святой Женевьевы; там же содержали в плену и женщину, похищенную в Ванве. Брат Бод сторожил ее, приносил ей еду и питье; он же нарек ее «королевой университета». Она была крестьянка; ей объявили, что этот особняк, где ее держат, будет принадлежать ей, если она согласится жить в подвале, куда по ночам в большой тайне приходили навестить ее Франсуа с друзьями.

Но чтобы по-настоящему поразить парижан, Франсуа еще зимой задумал учинить великое безобразие. С этой целью он собрал школяров и сообщил им, что в тайном месте собрано множество нарядов, кинжалов, шляп и полных бочек с вином; теперь им только надо украсть в Париже какую-нибудь необычную вещь, вокруг которой они, одетые, как знатные сеньоры, устроят изрядное веселье. Он пообещал, что на этом празднестве будет выпито невиданное количество бочек вина под звуки флейт и бубнов, на которых непрерывно будут играть музыканты, а председательствовать на нем будет женщина небывалой красоты.

— Но что надо спереть? — спросил некто Фарси; он был малорослый и потому всюду совался, чтобы обратить на себя внимание. — Ты только скажи, и я все сделаю.

— Да и мы не отстанем! — загомонили остальные.

— Одно условие, — продолжал Фарси, — чтобы выставили выпивку.

— Можешь быть спокойным, ее будет в достатке, — заверил его Франсуа.

Он повел их разрозненными группками по правому берегу Сены до улицы Мартле-Сен-Жан, где показал им перед одним особняком причудливый удлиненный камень округлой формы.

— Э! Да это же межевой камень «Говеха черта»! — воскликнул Фарси и заливисто засмеялся.

Франсуа бросил ему:

— Ты что, спятил? Если нас кто-нибудь услышит, поднимет тревогу, и тогда все насмарку…

Затем он вполголоса осведомился:

— Где ломы?

— Здесь, — ответил Табари.

— Отлично. Начинай. Вы тоже беритесь за дело! Только потише! С этой стороны подсуньте лаги. Готово? Хорошо. Теперь поднимайте… А Табари и Ренье пока сходят поищут тележку.

Камень оказался прикованным к стене, и понадобилось больше часа, чтобы отсоединить его от цепей, потом легонько подтолкнуть и наклонить. К этому времени как раз вернулись Табари и Ренье с тележкой. Они подкатили ее и подставили под камень, который с трудом погрузили на нее: он был большущий и тяжеленный; потом, сменяясь по дороге, повезли его через Гревский квартал, мосты Нотр-Дам и Отель-Дье, по площади Мобер к улице Сен-Жан-де-Бове. Поскольку улица эта шла в гору, перед ней сделали небольшую передышку, а затем продолжили путь.