Зверского вида женщина вдруг взвизгнула и отпрыгнула от Любавы, которую собиралась взять в захват.

— Скажи им, — сказал Хелье.

— Не двигайтесь, — приказал Гриб.

— А не найдется ли у вас, люди добрые, веревки покрепче? Вон ты вот, — Хелье безошибочно определил человека с веревкой. — Ну-ка, кидай ее сюда. Мне под ноги. Не сходя с места.

Локтей восемь вервия, свернутого в бундль, хлопнулось у ног Хелье.

— Теперь ступайте вон, — сказал спаситель Любавы. — Ступайте, ступайте… — Напрягши память, он вспомнил не очень понятное ему киевское выражение. — Нечего тут.

Его поняли.

Как только лихие люди оставили помещение и встали за дверью, готовые ворваться в любой момент, Хелье кивнул Любаве. Та, чувствуя себя свободнее, чем раньше, откинула капюшон.

— Подними веревку. Иди сюда. Гриб, руки за спину заложи, будто прохаживаешься после обеда с важным видом. Быстрее.

Из надреза на шее у Гриба текла на рубаху кровь. Любава, уяснив положение, начала связывать ему руки.

— Туже, — сказал Хелье. — Чай не гашником подпоясываешься. Еще туже. Узел сделай. Хорошо. Где там у тебя нож. Приставь ему к горлу.

Стянув монашью робу через голову, Хелье вложил в ножны сверд и продолжил там, где Любава оставила работу — обмотав руки Гриба от запястий до локтей, он быстро соорудил несколько замысловатых гаммеллюндских узлов.

— Вставай, — сказал он.

— Что это ты задумал? — спросил Гриб, оглядывая запачканную кровью рубаху.

— Не волнуйся, все не так плохо, — заверил его Хелье. — Кровь я тебе остановлю. Да и не умирают от таких царапин. Лезем в окно. Любава, подбери мою робу, пригодится.

Хелье скользнул в окно, держа Гриба за рубаху. Гриб подумал, не метнуться ли в сторону, но почувствовал, что сзади к спине ему приставили нож. Пришлось перекидывать ногу через подоконник.

— Быстрее, — сказал Хелье.

Вытащив Гриба наружу, под дождь, Хелье снова вынул сверд.

Идти к калитке было не с руки — там их наверняка ждали. Хелье направился прямо к забору, таща Гриба за собой. Любава следовала сразу за Грибом, держа нож наготове. В два взмаха Хелье перерубил жилки плетня, соединяющие секции забора, и повалил одну из секций ударом ноги.

— Любава, вперед, — сказал он.

И весьма кстати. Как только Любава, опередив Хелье и Гриба, оказалась за забором, по двору к ним побежали четверо, у одного из них был в руке лук.

— Скажи им, чтоб шли обратно, — сказал Хелье. — Не до шуток.

— Стойте! Идите обратно! — крикнул Гриб. — Потом посчитаемся.

Хелье ничего на это не сказал, но, прикрываясь Грибом, стал отступать задом в проем, и заставляя Гриба двигаться, тоже задом.

— Через улицу, вон в те заросли, — сказал Хелье Любаве.

Почти бегом они пересекли улицу, проскочили между заборов, и оказались если не в лесу, то в прилесье. Собственно лес начинался чуть дальше. Хелье прислонил Гриба к дереву. Оторвав кусок от рубахи Гриба, он приложил его к шее главаря новгородских лихих людей, отнял, посмотрел, снова приложил.

— Любава, сорви-ка мне подорожник, — сказал он.

Любава оглянулась по сторонам, увидела искомое растение, наклонилась, сорвала, и протянула Хелье. Воткнув сверд в землю рядом с собой, Хелье приложил влажный подорожник к неглубокой ране, некоторое время подержал, а затем обмотал шею Гриба лоскутом, укрепив его по гоммеллюндскому методу.

— Заживет, — сказал он.

И в этот момент Гриб ударил его коленом в пах. То есть, он думал, что бьет коленом в пах. Через мгновение тупая боль в ребрах превратилась в острую, терзающую, и заставила разбойника зарычать. Он тут же умолк — Хелье, потеряв терпение, въехал ему локтем в полуоткрытый рот.

— С… х… — сказал Гриб, выплевывая осколок зуба и кровавую слюну.

Ох, кровищи сколько, подумала Любава. И мокро как. А спаситель мой — парень не из пугливых.

— Я тебе, Гриб, так скажу, — сказал Хелье зло. — Мне ровно ничего не стоит тебя сейчас прирезать. Поскольку терять мне нечего. И я знаю, что как только тебя здесь найдут и освободят, ты будешь меня искать по всей округе. И тем не менее, резать я тебя не желаю. Но дернись еще раз — тогда всякое может произойти. Потому не к спеху мне сейчас.

Оторвав еще кусок от рубахи Гриба, он быстро свернул его в жгут и, прислонив Гриба спиной к стволу осины, привязал его к ней. Оценивающе поглядев на композицию, он оторвал еще лоскут, и тоже скрутил в жгут — но пошире. Этот жгут он повязал вокруг головы Гриба, закрыв ему рот.

— Найдут тебя скоро, — сказал он. — Надо было бы тебя отвести дальше в лес, но там могут быть медведи, волки, да и люди не все хороши бывают. Нашел бы тебя кто-то из обиженных тобою, знаешь, небось, чем дело бы кончилось.

Выдрав из земли сверд, Хелье вложил его в ножны и, увлекая за собой Любаву, углубился в лес.

Дождь все усиливался.

— Стало быть, — рассуждал Хелье вслух, — тебя нынче ищут все, кому не лень. И меня тоже. Беда в том, что скрываться мне сейчас не очень-то можно. Некогда. Дело есть. С собой таскать я тебя не могу, как видишь. Тебя нужно спрятать. Где бы тебя спрятать?

Любава и сама видела, что связывает его, мешает действиям. Страх ее смягчился, не ходил больше перекатами по телу, не стучал в висках, а только давил слегка, вызывая легкую тошноту и желание говорить глупости.

— А сколько тебе понадобится времени, чтобы?… — спросила Любава.

— Я думаю, около суток. Ну, может, двое суток. Не больше.

— А…

— А если не получится, то мы с тобою куда-нибудь уедем. Другого выхода нет. Можно в Сигтуну, но там нынче… неприятно. Эймунд там. А он меня не любит. А в Корсуни очень хорошо. Ты была когда-нибудь в Корсуни?

Любава представила себе, что будет, если не получится. Несправедливо это! Сплошные несчастья, со всеми, кто к ней прикасается. Вот и Детин — запаса его удачливости только и хватило на два месяца.

… в Корсуни? — настаивал Хелье.

— Проездом.

— Понравилось?

— Не успела разобраться. Очень быстро мы оттуда уехали.

— А мне ужасно понравилось. Народ там, правда, вполне лихой бывает. Но ко всему привыкаешь. Там почти все откуда-то сбежали. Впрочем, долго так продолжаться не может, наверное… в Новгороде. Что-то изменится очень скоро.

— А Киев?

— А в Киев я не поеду, — твердо сказал Хелье. — Хватит с меня Киева. Хороший город, конечно, красивый такой, люди разные всякие. Но, во-первых, в Киеве мне нынче опаснее, чем в Новгороде. А во-вторых… впрочем, что об этом говорить. Где бы тебя спрятать? Вот не осталась с Яваном — вот и глупо. Яван бы тебя сберег, он человек верный. И спрятал бы тебя, и не знала бы ты забот. А теперь к нему нельзя — в городе нас ждут. Двух монахов.