Ёлка улыбается, но потом хмурится.

— Что случилось? — спрашивает. — Почему вы обе в таком виде?

Я быстро рассказываю, у неё становятся светлые, просто белые глаза, тонкие ноздри, и она говорит:

— Я сейчас! — И быстро выходит из квартиры.

— Мамочка, она куда? — спрашиваю.

Мамочка разводит руки в стороны. Идём в столовую. Сидим ждём. Я думаю о Чинаре.

Рядом с нашим большим каменным домом есть маленький деревянный.

Вообще, я не знаю, кто там живёт, но точно знаю, что там живёт наш дворник и его сын Чинар. Чинар, наверное, на год или два старше Эллочки. У него серое лицо, серые глаза, он очень плохо одет, быстро ходит, никогда не улыбается, а когда я с ним здороваюсь — а я с ним всегда здороваюсь первая, потому что младший должен первым здороваться со старшим, — он, не глядя на меня, кивает головой.

Я спросила у одной девочки из нашего двора, почему Чинар никогда не играет с нами в лапту и почему никто с ним не разговаривает, и он… ни с кем не разговаривает. Девочка засмеялась и сказала:

— Он же сын нашего дворника-татарина, кому он нужен?

Я очень удивилась и поразилась:

— А при чём тут папа — дворник и татарин? Если он татарин, он что, с нами в лапту играть не может?

Девочка на меня посмотрела, пожала плечами и сказала:

— Спроси у своей мамы, она тебе всё объяснит!

Пришла домой, всё Маме и Бабушке рассказала, Анка тоже слушала.

Мама с Бабушкой долго молчали. Бабушка сидела, закрыв лицо руками, Мама куда-то смотрела. Потом Мама говорит:

— Помнишь, Мамочка, когда в начале тридцать седьмого арестовали Лялиного отца, весь двор от них шарахался, мы были единственной семьёй, которая с ними общалась. А когда мы позвали Лялечку к Ёлке на день рождения, ко мне потом приходила её мама — она так плакала, так меня благодарила, это было очень тяжело. Но я тогда думала: тридцать седьмой год, страх — понятна хотя бы причина. Но что сейчас?

Мамочка говорит, а у меня такие странные мысли: почему Лялиного отца «арестовали» — он не хулиган, не вор, он не может быть «врагом народа», он хороший, добрый и научный работник, я его знаю, он живёт в нашем подъезде?

— В кого превращаются наши люди… страшно подумать! — Бабушка смотрит прямо и строго. — Что будет лет через… двадцать — тридцать?

— Мамочка! — прошу я её. — Я ничего не понимаю… тридцать седьмой год… двадцать — тридцать лет? Ну почему они не хотят играть с сыном дворника?

— Если дети не хотят играть с сыном дворника и татарином, — говорит Мамочка спокойно, — значит, их родители плохие, глупые и ничтожные люди.

Я вспомнила нашего дворника. Когда я училась в железнодорожной школе, я каждое утро проходила мимо него. Зима, на улице темно, наш дворник подметает и убирает снег. Я говорю ему: «Доброе утро!», он кивает мне головой, и я понимаю: он меня слышит и тоже желает мне доброго утра.

Скрипит входная дверь, и почти сразу в столовую входит Ёлка. Анка начинает плакать, а я в ужасе, как Бабуся, прижимаю руки к лицу. Весь верх платья в крови, дивная шляпка разорвана, а Ёлка строго говорит:

— Я никому не позволю бить моих сестёр!

Мамочка быстро снимает с неё платье и шляпку, кладёт всё это на стул, сажает Эллочку на другой стул, откуда-то у неё появляется вата, она скручивает две ватки и суёт их Ёлке в нос, в ноздри.

— Ты молодец! — Мамочка берёт вещи со стула, быстро идёт к дверям и говорит: — Это кровь из носа, сейчас всё пройдёт. Эллочка, запрокинь как следует голову и сиди тихо. А вы, — это мне с Анкой, — тоже сидите тихо и с ней пока не разговаривайте! — И уходит.

Мы очень тихо сидим, потом я не выдерживаю и спрашиваю:

— Эллочка, у тебя ничего не болит?

Эллочка чуть улыбается и так делает глазами, что нам понятно: у неё ничего не болит. Приходит Мамочка, в руках у неё мокрая ватка. Она внимательно осматривает Ёлку, потом вынимает из её ноздрей вату и спрашивает:

— Всё хорошо?

— Да! — отвечает Ёлка.

Мамочка осторожно и аккуратно вытирает следы крови у Эллочки на лице, шее и груди. Потом разрешает ей сесть нормально — кровь из носа уже не идёт.

— Эллочка! — говорю — я так расстроена, просто ужас. — Из-за меня такое платье испортилось, и шляпка разорвалась, а Папа тебя даже сфотографировать не успел — какая ты была красавица леди!

— Ещё успеет сфотографировать, ведь мы скоро в Ленинград Эллочку повезём, — улыбается Мамочка.

— Но всё платье в крови и шляпка разорвана!

— Кровь с платья в холодной воде отошла — платье высохнет и будет как новое! — Мамочка говорит спокойно, но радуется.

— А шляпка? — Я очень волнуюсь.

— А шляпку я тоже в холодной воде быстро оттёрла, потом мы с Бабушкой натянули её на кастрюльку нужного размера — завтра она уже высохнет, и я её очень незаметно, с внутренней стороны, зашью.

— Значит, она будет красавица леди? — Мы с Анкой кричим почти хором.

— Она у нас и так красавица! — говорит Мамочка гордо. — А теперь, в новом платье и шляпке, будет прекрасная леди!

Рисунки, рисунки и рисунки! Вот что я всегда дарю Мамочке на день рождения. Но я рисую очень плохо, просто не умею рисовать, хоть всегда очень стараюсь. А Ёлка, мало того что у неё всегда рисунки были хорошие, так она теперь уже на два Мамочкиных дня рождения дарит ей замечательные носовые платочки: сначала она их подрубает, а потом очень тонким крючком, нитками мулине обвязывает кружевами в несколько рядов, да ещё чуть-чуть разными цветами. Обалдеть можно от восторга!

И в этом году я решила, что тоже обвяжу кружевами платок Мамочке в подарок. Пошла сначала к Бабусе с Анночкой, всё им рассказала — они так обрадовались, что я даже немножко испугалась. И сказала им, что очень сомневаюсь в своих возможностях. Очень сомневаюсь!

Бабуся дала мне маленький кусочек ткани — вроде небольшого платочка. Потом они вместе с Анночкой рассказали, как надо это подрубать, Бабуся дала нитку с иголкой, Анночка вдела нитку в иголку и показала — сделала два стежка.

Я пошла, села на Ёлкину кровать, смотрю на этот маленький платочек — он такой маленький! А стороны-то у него четыре! Сделала несколько стежков, вся вспотела, потому что очень волнуюсь: вдруг криво будет?

И рассердилась на себя: Анночка на два года младше, а какие ровные стежки делает. Хватит дурака валять — надо спокойно, не спеша подрубать платок — ничего сложного здесь нет. Сижу и так спокойно делаю стежок за стежком, не спешу, а когда не спешишь, быстрее получается. Нитку новую вдела. Короткую, потому что Бабуся очень хорошо и смешно говорит: «Длинная нитка — ленивая девка». Сижу, подрубаю, спина заболела. И вдруг — раз! — я уже всё подрубила! Ух, как я рада! Поднимаю голову — Ёлка стоит и смотрит на нас, на меня и на платочек.