Не договорив, рыжий обернулся. Краем уха услышал, как старшина покряхтывает. Начальство идет, значит.

— Семенов, опять ты балаган развел⁈ Вдобавок, и Бога через слово поминаешь. Что ты за комсомолец такой⁈ По нарядам соскучился? — начал было отчитывать бойца старшина. Чувствовалось, точно Семенову пару нарядов «прилетит». Но не случилось. — Хм… Пахнет-то как. Никак ушицей?

В его голосе слышалось немалое удивление. Сам ведь кухонным делом заведовал и знал, что с продуктами в батальоне совсем негусто. Крупы и тушенки с мерзлой картошкой немного оставалось. Словом, не разгуляться повару. А он, смотри-ка, исхитрился уху приготовить.

— Ну-ка, Гвен Иванович, сказывай, чем сегодня бойцов кормить будешь? — подозрительно прищурившись, старшина посмотрел на нового батальонного повара. Контуженному, судя по всему, парню они уже и отчество дали — Иванович, в честь комбата. Фамилия «Лесной», из леса, значит, вышел. — Ну?

А тот, загадочно улыбаясь, уже доставал из бачка полный черпак с ароматной жижей. Старшина еле-еле успел подставить свой котелок. Чуть промедли, и все варево бы оказалось на снегу.

— Ты, суки…

Раскрыл было старшина рот, чтобы обложить по матери неумеху косорукого, как замер. С наслаждением вдохнул пар от котелка и, потянулся за ложкой, которой тут же зачерпнул похлебки.

— Что же ты, паскудник, делаешь… — просипел он, едва не застонав от наслаждения. Похлебка удалась: густая, пряная. Рыба так уварилась, что разваливалась и таяла во рту. — Прямо, как матушка в детстве делала… Всамделишняя ушица. Где же ты рыбу взял?

Знал, что спрашивать. Еще неделю назад, как последний обоз с припасами разбомбило, старшина с бойцами на речку ходил. Думал, рыбы наловить, чтобы батальон ноги не протянул с голоду. Но ни тут-то было. Ноябрьские морозы оказались такими, что лед топорами рубить пришлось. Вдобавок, немцы никого к речке не подпускали, насквозь ее простреливая.

— Наловил… — развел руками новый повар, показывая, что ничего необычного не делал. Мол, сладил удочку и пошел к речке ночью, чтобы враг не заметил. Прорубил лунку, из которой и натаскал пескарей с ведерко и карпов штук пять — шесть.

А что было Гвену еще ответить? Не рассказывать же, как было на самом деле. Не поверят ведь, что Лесные дети ему помогали: в прорубленную во льду лунку старый знакомец, бобер, нырял, за немцами совы с воронами следили, матерый кабан помогал улов тащить. Всем досталось.

— И перца где-то раздобыл, во рту аж горит. Прямо по мне, — довольно огладил усы старшина, когда опустошил котелок. — Свое что ли положил? У нас-то давно ничего не осталось. Соли только подмоченной пару горстей…

Гвен сделал вид, что не расслышал вопроса. Нагнулся к одному из бойцов, что со своим котелком за добавкой тянулся. Не скупясь, полный половник самой гущи ему зачерпнул.

Нечего все свои секреты раскрывать, уже понял друид. Не понимают здешние люди еще многого. Вроде бы взрослые, сильные, а простое сложным видят. Рассказываешь им про благодать Живого Леса, а они словно ничего не слышат. Не поймут они и про его поварские премудрости: про жучков-короедов, придающих особую пряность пище; про наросты на дубовых корнях, от которых травяной отвар кислить начинает. Словом, лишнее все это. Правильно говорят, от многих знаний многие печали.

Будет он здесь кухарскую службу нести, да за Зоей приглядывать. В медсанбат ее определили…

* * *

Чуть позже, когда поляна опустела и бойцы разбрелись по землянками и постам, у потушенного кострища остались двое. Луна уже скрылась за облаками, оттого лиц совсем не было видно. Угадывались лишь их плотные фигуры: одна в потрепанной фуфайке, другая в командирском полушубке.

— Ты что мне тут мнешься, Сидорчук, как девка на сеновале? У нас с тобой был уговор. Ты мне обо всех разговорах в роте докладываешь, а я забываю про твое кулацкое происхождение, — с угрозой говорил один, сидевший на поваленном дереве. Второй, напряженный, сгорбленный, рядом стоял. — Я, как видишь, свое слово держу. Никому про твоих родителей не рассказывал, в полк не докладывал. А должен был сообщить, что взводный второй роты скрыл сведения о родителях-кулаках. И что, думаешь, тогда случилось бы?

Молчавший боец горбился еще сильнее. Казалось, еще немного, и вообще, в снег свалится.

— Я тебе задание давал за новеньким в твоем взводе следить. Сделал? — в голосе говорившего уже слышались нотки раздражения. Похоже, терпение терял. — Ну? Что он за птица, чем дышит? Все выкладывай, пока я ход бумаге не дал.

Второй не долго молчал. Прежде пару раз кашлянул, словно горло прочищал. А после начал говорить.

— Помню я все, товарищ политрук, — голос звучал глухо, простужено. Казалось, раздавался откуда-то из глубины земли, а не из человеческого горла. — Приглядывал я за этим человечком, как вы и сказали. Поселил к своим парням в землянку, чтобы и ночью пригляд был.

Первая фигура кивнула на это. Мол, правильно сделал.

— Скажу, странный это человек, товарищ политрук. Вроде бы, обычный — две руки, две ноги, голова с ушами и глазами. А присмотришься внимательнее, чужой совсем. В простых вещах теряется, как в трех соснах, — голос на ненадолго прерывался, но почти сразу же начинал звучать снова. — Я ведь его про пионерию и революцию спрашивал. А тот в ответ только глазами хлопает, как будто и не слышал вовсе такое.

Говорил с искреннем удивлением. Чувствовалось, что поверить не мог, что кто-то сейчас ничего не знал про советскую пионерскую организацию и Великую Октябрьскую революцию. Ведь, даже буржуи за морем слышали.

— А когда я его про товарища Сталина спросил… — казалось, говоривший задохнулся. Голос упал до шепота, стал едва слышен. — То он засмеялся. И сам спросил, а не мой ли это родственник.

Второй человек, что сидел на бревне до этого, вдруг вскочил и начал топтаться рядом. Пару шагов в одну сторону сделает, потом развернется и назад пойдет.

— Контра, — сдавленно прошипел он, а затем громко спросил. — Еще что, Сидорчук? Неужели, больше ничего не заметил? Это же настоящий враг! Пришел с той стороны, ничего толком не знает, пытается к нам втереться в доверие. Вспоминай, вспоминай! Сейчас любая мелочь может быть важна.

— Есть вроде бы кое-что, товарищ политрук, — вдруг оживился второй, хлопнув себя по шапке. — Рядом с ним все время какой-то зверек крутится. Черный такой. Я поначалу думал, что он мерещится мне.

Выходила, и правда, самая настоящая чертовщина. За новым бойцом, словно привязанный, ходил старый бобер. Объяснение здесь могло быть лишь одно — зверька приручили.

— Точно диверсант, — веско сказал, словно отрезал, политрук. — Такого, наверное, специально для нашей местности готовили. Ты, Сидорчук, погляди, как ведь складно выходит. Морозов он не боится. В лесу ходит так,