резали бы тогда в медсанбатах раненных с гангреной налево и направо⁈

— Если не веришь моему слову, то проверь. У воина, что пришел вместе с нами, чернянка доходила до самых коленей, — не сдавался черноволосый парень, почему-то снова и снова продолжавший нести эту чушь. — Пусть тогда он скажет свое слово. Вы сразу же все поймете.

Рука у особиста в этот момент дрогнула, и хрустнувший карандаш оставил некрасивую загагулину на листе. Усмехнувшийся Синицын тут же поднял оторвал взгляд от стола.

— Ну, зачем все это? — с нехорошей улыбкой на губах спросил он. — Зачем? Ты уже наговорил на высшую меру. Шлепнем тебя и вся недолга. Так… Алиев⁈

Через мгновение после громкого окрика, в землянку спустился раскосый часовой и вытянулся на входе по стойке смирно.

— С этого глаз не спускать! — политрук ткнул пальцем в сторону задержанного. — Дернется — стреляй! Я курить, а то уши уже пухнут…

-//-//-

Синицын одним махом взлетел по ступенькам и, оказавшись на улице, с наслаждением вдохнул морозный воздух.

— Ты здесь, Иваныч? — политрук неожиданно наткнулся на комбата с кисетом в руках. Тоже видно курить собрался. — Покурим? А то я свои папиросы выкурил.

С Кисилевым они с начала войны вместе служили. Считай, от самой границы к Москве бок о бок шагали. Оттого и звал его уважительно Иванычем, правда, когда рядом никого не было.

— Чего там? — комбат кивнул в сторону землянки.

— А… — махнул рукой политрук, недовольно скривившись при этом. — Какой-то сумасшедший дом, если честно…

Некоторое время они сосредоточенно скручивали бумажные папиросы из газетных лоскутков, которые тут же набивали духовитым табаком.

— Сначала деваху допрашивал, что ночью от немцев пришла. Говорит, член диверсионного комсомольского отряда и была почти месяц назад заброшена в немецкий тыл. Документы, мол, в плену отобрали, когда в засаду попала, — затягиваясь, рассказывал особист. — Я, думал, запрос по ней в Москву отправить. Даже бумагу подготовил, честь по чести. А потом следующие двое были, что с ней пришли…

Чувствовалось, ему высказаться нужно было. Голос его едва не звенел от возмущения, с каждой секундой все больше и больше набирая силу.

— Второй-то, летун, оказывается, вообще, герой, б…ь, пробы ставить негде! Ты, знаешь, что он мне заявил⁈ — прищурившийся комбат мотнул головой и развел руками. — Я, говорит, выполняя, секретное задание партии и правительства, был сбит и взят в плен. Имею, мол, сведения стратегической важности для высшего командования и поэтому срочно должен быть эвакуирован в тыл! Ты понимаешь? Трепло сыкливое, тыкает мне своим особо важным заданием! Спрашиваю, где твои документы? Отмалчивается. Сам, скорее всего, закопал в лесу или сжег. Может и летную форму где достал. Знает же, что к летчикам особое отношение…

От охватившего его возмущения Синицын смял цигарку в ладони и закинул ее за бруствер окопа.

— А чего он не приказал мне самому товарищу Сталину позвонить⁈ Не сдержался я, Иваныч. Врезал ему разок, — особист потер сбитые костяшки на правой руки. Судя по всему, ударил он не раз, и не два. — Только это все цветочки. Ягодки еще впереди будут. Третий, вообще, в наглую передо мною дурку валять начал. Смотрит в глаза и настоящий бред несет про какое-то мироздание, единые миры, Великий Ле…

Не договорив, вдруг перегнулся пополам и с натугой начал кашлять. Перхал, едва не все тело выворачивало. Пришлось даже на бруствер опереться.

— Опять, значит? — поддержавший его за локоть, комбат показал на пару алых капель на снегу. Похоже, на болезнь намекал. — А говорил, что врачи добро дали. Обманул, выходит, — покачал головой командир. — Тебе в тыл нужно, Гена. Как только связь наладим, собирайся.

Тот некоторое время постоял, пережидая приступ слабости. После резко оттолкнул руку комбата, взглянув на него со злостью.

— Какой, к черту, тыл? Зачем? Кому я там нужен? В больничке подыхать? Здесь мое место, Иваныч! Слышишь меня? Здесь! — снова и снова исступленно повторял он. — Буду вот этими руками немчуру рвать, пока не сдохну. А подыхать буду, еще зубами напоследок вцеплюсь… Некуда мне больше идти, Иваныч. Не ждет меня больше дома никто.

Они долго так стояли на улице, выкурив еще не по одной папиросе. Толком не говорили, молчали больше, рассматривая лес на немецкой стороне.

— Ты, Геннадий, мне их отдай, — вдруг ни с того ни с сего сказал комбат. — Может и правда, что ты про них сказал, а может и нет. Мне же бойцы нужны в роты. Скоро все по новой закрутиться, а связи, по-прежнему, нет, — политрук вскинул голову, и хотел было возразить, но не успел. — И не смотри на меня так! Все мы сейчас в одной лодке — и мы, и они. Девушку в санитарки определю, а этих двоих во вторую роту под надзор лейтенанта Герасимова пошлю. А у того, сам знаешь, не забалуешь.

Некоторое время они так «пободались» взглядами. Наконец, Синицын сдался и махнул рукой. Забирай, мол, кого хочешь и куда хочешь.

— Вот и славно, Гена. Пойду, распоряжусь… А ты береги себя. Нам еще немца обратно гнать, —

-//-//-

Гвэн откинулся спиной к доскам лежанки и стал с любопытством осматриваться. Их привели в яму, накрытую сверху бревнами и заваленную землей. Прямо над головой торчали еловые лапы, сквозь которые то и дело сыпалась земля. У стен крепились колченогие палати, укрытые каким-то суконным тряпьем. Освещалось все это небольшим светильником, масляной лампой по виду.

Осматриваясь, парень не переставал размышлять о случившемся несколько часами раньше. Все это ему казалось очень и очень странным. Почему к ним так отнеслись? Ведь, по всем писанным и неписанным обычаям к сбежавшим из рук врагов было особое отношение. В его мире таких воинов уже бы чествовали, славя их силу, хитрость и отвагу. А в племени, откуда Гвэн родом, о таких людях слагали бы героические саги и годами воспевали бы их. А здесь?

Здесь же те, кого они считали своими, приняли их, не лучше врагов. Зою сильно напугали. До сих пор сидит нахохлившись, как мокрый воробушек. Воина, что чуть ног не лишился, разукрасили так, что челюсть распухла. С ним тоже, как с последним душегубом разговор вели. Разве правильно это? Не по воинским, и не по человеческим законам это.

Почему тогда так происходит? С такими друзьями и врагов не нужно.

— Странно… Думал, здесь ваши друзья, — друид перевел взгляд на своих товарищей по несчастью, которым явно немало досталось. У воина лицо залито кровью, которую он все никак не мог оттереть. Девушка с мрачным видом куталась в плащ, стараясь ни на кого не смотреть. — Вы же говорили, что нам обязательно помогут…

Но в ответ не раздалось ни звука. Девушка, по-прежнему, молчала. Воин же кривился, осторожно дотрагиваясь до разбитой губы.