Холодной, звездной, безлунной ночью мы с Вурром и Хунтеманном добрались до катвейкской пристани. Гейнрихс, уже разобравшийся с радиотелефоном, ждал нас там с людьми из ЗИПО; с ними был и Пейл. Радиотелефон, сочетавший приемник и передатчик с небольшой фиксированной антенной, мог работать на расстоянии до пяти километров – очень неплохо для портативных передатчиков того времени. Во время работы аппарат вешали на грудь, а сменные сухие батареи крепили в широком поясе. Пейл начал работу около полуночи: он включил аппарат и начал медленно считать до ста, затем повторял отсчет – так было условлено с Лондоном. Пейл считал по-голландски. У нас имелась вторая пара наушников, чтобы воспользоваться ею, когда установится связь, а инфракрасная лампа была готова по первому требованию послать невидимый луч в сторону корабля.

Я сознательно не стал ничего сообщать в немецкое адмиралтейство, чтобы на вражеском судне не думали, что все идет слишком гладко. Пейл все считал и считал. Короткий отдых, несколько сигаретных затяжек – и все сначала. Время шло, но не было никаких признаков, что кто-то слышит отсчет, – никто не отзывался. Около 2.00 мы свернулись, а утром сообщили в Лондон, что Пейл действовал точно по инструкции, но совершенно безрезультатно. С «той стороны» не последовало никаких объяснений – лишь приказ, чтобы мы были готовы к новому испытанию через несколько дней. На этот раз нам уже не пришлось скучать!

Ночь снова была безлунной, причем очень темной – низкие тучи скрыли звезды. Море магически фосфоресцировало. Я никогда не видел такого сияния: гребни волн и прибой сверкали, как фейерверк; порой их можно было принять за ярко освещенные корабли, приближающиеся к берегу. После полуночи прошел уже час, Пейл продолжал отсчет, однако решительно ничего не происходило. Неожиданно берег у Катвейка озарился ярчайшей вспышкой, словно сошедшей с небес. Яркий огонь скорострельных пушек, ослепительные следы трассирующих пуль и грохот стрельбы свидетельствовали, что к западу от нас идет морской бой. Если это был «наш» англичанин, мы могли с чистой совестью отправляться домой, поскольку сегодня ему уже явно было не до нас.

На следующий день мы сообщили о ночном сражении в Лондон и спросили, что случилось, но через несколько дней получили лишь разочаровывающий ответ, что на какое-то время испытания отменяются. Очевидно, кое-кто сильно обжегся, наткнувшись на немецкие морские патрули.

Позже в нашем адмиралтействе я узнал, что немецкий тральщик вступил в сражение с вражеским торпедным катером.

В соответствии с планом МИД-СОЕ обязанности Пейла отныне заключались в том, чтобы помогать группе «Эбенезер» и проводить диверсии на немецких кораблях в голландских портах. Это была самая поразительная сторона нашей работы – лично отчитываться перед врагом о выполненных заданиях, докладывать о деятельности десятков агентов, хотя на самом деле все это время они спокойно сидели за решеткой. Чуть ниже я приведу несколько примеров.

В начале мая, когда аресты агентов участились, я убедил Шрайдера поместить всех людей, связанных с операцией «Северный полюс», в тюрьму вермахта на Помпстатионсвег в Гааге. Связаться с ней было гораздо проще, а кроме того, она была надежнее благодаря тому, что весь персонал тюрьмы, а также прочие заключенные числились в вермахте. В штабе абвера я узнал, что моя просьба относительно наказаний для агентов, пойманных в ходе операции «Северный полюс», передана в управление имперской безопасности (PCXА) с настоятельной рекомендацией дать положительный ответ. Штаб абвера и ОКВ не могли принять самостоятельное решение, поскольку Голландия управлялась гражданскими властями, и в полицейских вопросах решающее слово оставалось за РСХА.

В июне я получил от начальника полиции безопасности в Гааге сообщение, что РСХА дает формальную гарантию не подвергать высшей мере наказания агентов, попавших в наши руки в ходе операции «Северный полюс». В то время я еще сохранял уверенность, что письменная гарантия РСХА обеспечивает пойманным агентам полную безопасность. Лауверс и Йордан, которых я ознакомил с этим решением через Хунте-манна, были очень довольны. Это известие отчасти вернуло им и их товарищам самообладание и душевное равновесие, необходимое, чтобы пережить длительное заключение, не повредившись рассудком.

После того как, вместо единственного радиоконтакта через передатчик группы «Эбенезер», у нас уже действовало три линии связи, а затем и шесть, «специалисты» стали с нескрываемым недоверием относиться к моим донесениям, сомневаясь в подлинности этой радиоигры. Прежде никто не слышал, чтобы радиоигру удавалось вести хотя бы три месяца. Когда в июне операция достигла небывалого размаха, сомнения экспертов наконец рассеялись, по крайней мере до тех пор, пока из Англии продолжали прибывать грузы и агенты. Посторонние, которых время от времени вводили в курс дела, обычно принимали происходящее за гротескный плод воображения бедняги, который явно свихнулся под бременем выдуманной ответственности. И вообще, какой вред булавочные уколы кучки лондонских шпионов могли причинить могучему Атлантическому валу, который строился полным ходом, непобедимому немецкому вермахту и великому немецкому рейху? Именно это дали мне понять в разговоре, который начальник Генерального штаба генерал Швабедиссен устроил для меня с Верховным главнокомандующим в Нидерландах, генералом Христиансеном. Когда я описал генералу наши приключения и итоги «Северного полюса», старый моряк посмотрел на меня, кивнул, подмигнул и заметил, что я – отличный рассказчик. Судя по его лицу, более уместным тут было слово «лжец». Он не поверил ни единому слову! Итак, я был обязан без всяких преувеличений докладывать о реальном состоянии дел верховным немецким властям – которых, мягко говоря, одолевали сомнения – и в то же время кормить врага сказками – и враг им верил!

Вскоре нам предстояло выяснить, продолжит ли Лондон в соответствии с прошлой практикой сбрасывать агентов «вслепую», то есть без участия принимающей стороны, или же, как при операции «Кресс», материалы и агентов будут передавать через нас. Из признаний схваченных агентов мы узнали, что в Англии недавно прошли курс подготовки по меньшей мере восемь человек. Слепые сбросы вели к потерям – например, погиб Мартене, – и мы с нетерпением ждали, какой метод предпочтет Лондон.

В итоге оказалось, что было решено прекратить слепые сбросы и в будущем посылать агентов лишь через уже существующие связи, в расчете на то, что другая сторона организует встречу.

В течение весны мы собрали обширные сведения о планах врага, его оперативных приемах и системах радиосвязи и шифровки. Благодаря этой информации мы, вероятно, справились бы и со слепыми сбросами. Если бы враг в тот момент открыл истину, ему пришлось бы затеять сложную и дорогостоящую перестройку всей организационной структуры, применяя совершенно иные методы. Даже если допустить, что МИД-СОЕ ни в малейшей степени не подозревало об истинном состоянии дел, решение осуществлять сбросы агентов «по договоренности» стало главной причиной последующей катастрофы. Это соглашение, неукоснительно и без всяких вариаций исполнявшееся в течение года с лишним, стало действительно драматическим моментом в операции «Северный полюс» наряду со многими другими ошибками и оплошностями, сделанными нашим врагом.