Солод не стал уточнять, что один из милицейских офицеров, которым отказано в квартире, – зять Остапенко. А второй – его родной брат. А третий – дальний родственник жены. И что именно этим людям город никаких муниципальных квартир не обещал, тоже говорить не стал. Потому что они хоть и менты, но служат совсем в другом районе. Впрочем, это неважно. Все зависит от того, под каким углом на это дело посмотреть.

– Так точно, – по-военному ответил Остапенко. – Зажимают милицию. Никакого житья нет. Вроде как мы задаром чужой хлеб едим. Да, затирают.

– Ты вот что, нос не вешай, – прошептал Солод. – У меня завтра встреча на Старой площади в Москве. Да, с самим губернатором. Личная аудиенция. Как-нибудь отстоим шесть квартир. А этот дурной мэр пусть ждет, – Солод длинно выругался. – Скоро так по яйцам схлопочет, да… Долго не сможет залезть в постель к своим шлюхам.

И добродушно рассмеялся. Остапенко не ожидал, что его трудное, почти безнадежное дело решится здесь и сейчас, так скоро, без всякой проволочки, без бумажной писанины, объяснений и взяток. Он чувствовал себя так, будто хватил стакан водки и забыл закусить. Все слова благодарности рассыпались на буквы, и те буквы улетели в форточку.

– Леонид Иванович, спасибо вам! Дорогой вы наш человек…

– Потом «спасибо» скажешь, – оборвал Солод. – У меня к тебе тоже вопросик один.

– Говорите. Сделаю в лучшем виде.

– В городе Апрелевка есть свидетель по делу то ли об убийстве, то ли еще о чем, – Солод почесал затылок, будто не мог вспомнить, что за дело такое. – Не человек, а просто кусок дерьма. Семечками торгует на рынке. Местные милиционеры перестарались, куда-то его спрятали. Переселили из квартиры, что он занимал, в другую квартиру. Ну, мне адресок нужен. С этим продавцом хочет кое-кто потолковать.

– Все понял, – еще ниже согнулся Остапенко. – Сегодня же вечером все узнаю, где тот свидетель и что с ним. Сразу перезвоню. И доложу.

– Ты только осторожно, чтобы все между нами, – прошептал Солод. – Иди теперь. Ступай с богом.

Гордо распрямив спину, Остапенко вышел из кабинета, раздумывая о том, что и в наше прагматичное утилитарное время случаются настоящие чудеса.

* * *

Начальник службы безопасности Вадим Гурский закончил телефонный разговор и, положив трубку, спустился по лестнице на первый этаж. Деревянный двухэтажный дом был расположен неподалеку от сырого хвойного леса. Он выходил окнами на живописную поляну, которая заканчивалась пологим склоном, спускавшимся к реке. В утреннем свете трава, еще влажная от росы, казалась темно-синей, бездонная голубизна неба готова была растворить в себе все зло этого мира. На поваленное бурей старое дерево прилетел крупный черный дятел с белым обрезом крыльев и красной шапочкой на голове. Он деловито постучал клювом в мягкую сырую древесину, вспорхнул и пропал в вышине.

Гурский, остановившись на минуту, залюбовался поэтическим зрелищем пробуждения природы, и без всякой причины на душе стало легко. Но пришло время возвращаться к прозе жизни. Прищурившись, Гурский внимательно рассмотрел фотографию человека, что держал в руке.

– Паша, ты где? – крикнул он и направился к лестнице, ведущий в подвал. – Спишь, что ли?

– Я тут. Разминаюсь.

Голос Паши Пулемета доносился из комнаты отдыха, где коротали время сотрудники службы безопасности, не занятые на дежурствах. Как обычно, по утрам в зале никого, кроме Паши, не было. Склонившись над бильярдом, он гонял шары по зеленому сукну. Достойного партнера, способного поставить и проиграть хотя бы пару сотен долларов, поблизости не было. И Паша оттачивал точность удара и глазомер, подумывая, что сегодня вечером можно неплохо заработать в бильярдной «Космос». Там по пятницам собирается много простаков с деньгами.

Он смазал последний удар, потому что на пороге возник начальник. Одной рукой Гурский поглаживал узенькую полоску усов – это значит, шеф немного нервничал; в другой руке он держал пару бумажек.

– Собирайся, и на выход, – скомандовал Гурский. – Был звонок. Вроде нашелся тот свидетель. Ну, которого менты прячут. Мне сбросили адрес и фотографию этого хмыря. Петр Афонин. Фото прилагается.

– Отлично. – Пулемет поставил кий, мокрой салфеткой стер с пальцев мел. – Я так и чувствовал, что сегодня наш день. Удачный.

– Тут написано поселок Луговой, улица Строительная, дом номер семь, рядом с железной дорогой. Не знаешь такого поселка?

– Конечно же, знаю, – Пулемет натянул подплечную кобуру, надел легкую куртку. Проверил оба пистолета, что всегда носил с собой. – Знаю десять поселков с таким названием. С нами еще кто едет?

– Иван Ерофеев, – ответил Гурский. – Он уже сложил оружие в багажник, ждет в машине у ворот. Поторапливайся.

* * *

Вот уже четвертый день, как жизнь торговца семечками Петра Афонина изменила русло. Милиционеры сдержали слово и перевезли важного свидетеля в другой дом, старый и запущенный, стоявший на окраине рабочего поселка неподалеку от железной дороги. С собой Афонин прихватил два тюка с тряпьем, постельными и хозяйственными принадлежностями, включая солдатское одеяло из грубой шерсти, алюминиевый чайник, оловянную кружку и новые подштанники изумительного небесно-голубого цвета. Среди этого хлама в одном из узлов Афонин ловко спрятал банку из-под кофе, набитую деньгами.

Новым местом жительства он в общем и целом остался доволен. Если бы дом не назначили под снос, он простоял бы еще лет пятьдесят, а то и все сто. Три этажа, крепкая лестница. Стены хоть и деревянные, тронутые гнилью и кое-где поеденные жучком, зато толстые. А вот окна – меленькие и немытые, поэтому даже ясным днем в помещении царил полумрак.

Поселили Афонина на последнем, третьем этаже в отдельной квартире, такой большой, что он никак не мог сосчитать всех комнат. И первый раз, когда вышел в туалет, заблудился. Раньше квартиру делили две многодетных семьи, а теперь вся площадь – одному. Капитан Сыч привез несколько батонов ржаного хлеба и два ящика консервов, самых дешевых, но питательных. Чтобы насытиться, хватало полбанки. Остальное Афонин относил вниз, где вечно сидела голодная брошенная собака, недавно ощенившаяся. Собака встречала нового знакомого, повиливая хвостом и заглядывая в глаза. Афонин вываливал в миску консервы, крошил и уходил. На улице он оставаться долго не мог. Московский милиционер Девяткин строго наказал не высовываться из дома без спроса. Для связи с милицией он оставил мобильный телефон с зарядным устройством и памяткой пользователя. Афонин, никогда не пользовавшийся такой дорогой техникой, полдня осваивал аппарат.

Впрочем, скучать особо не приходилось: менты не давали покоя. Исписали несколько протоколов, показали бесчисленное множество фотографий каких-то ублюдков с бандитскими рожами. Но больше других старался художник, который задал немыслимое множество вопросов. И сделал зарисовки людей, отдаленно напоминавших тех парней, которых Афонин видел той дождливой ночью. На следующий день повторилась та же процедура, только художника не было. Афонин снова отвечал на вопросы и лопатил гору фотографий.