Перекусив, Джоанна решила прогуляться вместе с маленьким Алексом вдоль луга и подняться по тропинке, вьющейся среди цветов. Она хотела собрать их полный подол и украсить ими свой плед.

Отыскать малыша оказалось совсем не просто. Она спустилась по лестнице и остановилась у входа в большую залу. Четыре солдата пробивали в нем дальнюю стену, а трое других примостились высоко под потолком, прилаживая перекладины.

Все они сразу же заметили ее. Стук молотков затих. Поскольку все они смотрели на нее, она присела в реверансе, приветствуя их, и спросила, не знают ли они, где сейчас может быть Алекс.

Никто не ответил ей. Она смутилась, но повторила свой вопрос, устремив глаза на солдата, стоящего у камина. Он улыбнулся, почесывая бороду, и пожал плечами.

Наконец первый командир Габриэля объяснился.

— Они не понимают вас, миледи.

— Наверное, они говорят только по-гэльски, милорд?

— Да, — ответил он. — Они говорят только по-гэльски. Но, пожалуйста, не называйте меня «милорд». Я всего лишь простой солдат. Зовите меня Колум.

— Как хотите, Колум.

— А вы настоящая пава в нашем пледе.

Он произнес этот комплимент со страшным смущением.

— Спасибо, — отвечала она, спрашивая себя, что же означает слово пава.

Она снова задала наблюдавшим за ней рабочим свой вопрос, теперь уже по-гэльски. Говорить было трудно, язык буквально ломался, еще и потому, что она сильно нервничала.

И снова никто не ответил ей. Все только перевели глаза на подол ее платья. Она тоже взглянула вниз посмотреть, все ли у нее в порядке, и поглядела на Колума, надеясь получить объяснение. Его глаза смеялись.

— Вы спросили их, видели ли они ваши ноги, миледи.

— Я хотела спросить, видели ли они сына Габриэля, — пояснила она.

Колум подсказал ей необходимое слово. Она опять повторила им свой вопрос.

Рабочие покачали головами. Она поблагодарила их и собралась уходить. Колум поспешил открыть ей дверь.

— Я должна поработать над своим произношением, — вздохнула Джоанна. — По выражению лица того пожилого джентльмена можно было понять, что я сказала что-то не то.

«Да уж, совсем не то», — подумал Колум, однако и не подумал соглашаться с нею вслух, чтобы не задеть ее чувства.

— Люди оценят уже то, что вы пытаетесь говорить на нашем языке, миледи.

— Ваш язык очень трудный, Колум, — продолжала Джоанна, — Если бы вы захотели, вы могли бы помочь мне изучить его.

— Каким образом? — спросил он.

— С этого момента говорите со мной только по-гэльски, тогда я усвою язык гораздо быстрее.

— Наверное, — согласился Колум по-гэльски.

— Простите?

— Я сказал «наверное», миледи, — перевел Колум. Она улыбнулась:

— А вы видели Алекса?

— Он может быть внизу, на конюшнях. — Колум говорил по-гэльски и показывал рукой в сторону конюшен, чтобы она могла догадаться о значении его слов.

Она слишком старалась понять, что он говорил ей, и не обратила внимания на то, что происходило во дворе, она не заметила, чем занимались заполнившие его солдаты.

Наконец она сообразила, о чем говорит ей Колум, обронила свое «спасибо» и бросилась бегом через двор. И вдруг обнаружила, что находится в самом центре рукопашного сражения. Колум схватил ее за плечи и оттащил назад как раз вовремя. Брошенная пика едва не резанула се по животу.

Какой-то маклоринский солдат громко выругался. Габриэль наблюдал за схваткой с другой стороны двора. Как только он заметил маневры своей жены, он тут же отдал команду прекратить военные занятия.

Собственное поведение ужаснуло Джоанну. Такая невнимательность была просто позорна. Она подобрала упавшую пику и вручила ее солдату. Его лицо пылало то ли от смущения, то ли от гнева — она не могла догадаться, от чего именно.

— Пожалуйста, простите меня, сэр. Я не заметила, куда иду.

Темноволосый солдат быстро кивнул в ответ. Колум все еще держал ее за плечи. Он мягко потянул ее назад.

Она обернулась, чтобы поблагодарить его за быстроту, с какой он пришел ей на помощь. И тут заметила своего мужа, направляющегося к ней, и улыбнулась ему.

Она оказалась в центре внимания. Макбейновские воины улыбались, маклоринские хмурились.

Столь различная реакция смутила ее. Подошедший Габриэль загородил собой и тех и других. Он не говорил ни слова и только хмурился, глядя на Колума. Тут только Джоанна сообразила, что Колум все еще держит ее. Как только солдат отпустил ее плечи, лаэрд перевел свой угрюмый взгляд на нее.

Она отчаянно пыталась сохранить самообладание, чтобы он не догадался, как она испугана, как колотится у нее сердце.

Она решила опередить его.

— Я была очень невнимательна, милорд, каюсь. Меня могли убить.

Он покачал головой:

— Вас не могли убить. Вы обижаете Колума предположением, что он мог бы нечто подобное позволить.

Она не собиралась спорить с мужем.

— Я никого не хотела обидеть. — Она обратилась к Колуму: — Пожалуйста, примите мои извинения. Я хотела лишь смягчить гнев моего супруга, сразу признав свою глупость.

— Разве у вас что-то не так со зрением? — спросил Габриэль.

— Нет, — ответила она.

— Тогда почему, скажите, Бога ради, вы не увидели, что мои люди состязаются в метании оружия?

— Я уже объяснила, милорд. Я не замечала происходящего.

Ее муж никак не отреагировал на это ее объяснение. Он просто продолжал смотреть на нее, ожидая, пока уляжется его волнение. То, что его жена была на волосок от смерти, чертовски испугало его, он не сразу смог успокоиться.

Они довольно долго стояли в молчании. Джоанна первая прервала его.

— Простите меня, что я нарушила ваши занятия. Но если вы хотите ударить меня, пожалуйста, сделайте это поскорее. Ожидание становится невыносимым.

Колум не мог поверить собственным ушам:

— Миледи…

Габриэль остановил его, подняв вверх руку и призывая тем самым к молчанию. Заметив движение другой его руки, она инстинктивно отступила, помня тяжелую руку своего первого мужа, но тут же решительно подалась вперед.

— Я должна предупредить вас, милорд. Я не могу удержать вас от удара, но в ту минуту, как вы ударите меня, я оставлю ваши владения.

— Но, миледи, вы, конечно же, не думаете, что милорд…

— Отойдите, Колум.

Габриэль отдал этот приказ суровым голосом. Он был вне себя от оскорбления, которое нанесла ему жена, но, видит Бог, пережитый только что страх за ее жизнь был сильнее. Он оправдывал ее тем, что она плохо его знает.