Для выдоха. Для вдоха.

— Давид, я… умоляю, уйди, — но эти слова, хриплые, с придыханием, льются нежной рекой по моим венам, прибавляя давления в паху. Она бежит от своих желаний — это очевидно.

— Арин, ты можешь обманывать себя, соседа… даже воображаемого мужа, — усмехаюсь, нарочно не свожу глаз с ее искусанных губ, жду, когда она распахнет их, и кончик языка скользнет по коже. Соблазнительно так, до умопомрачения. — Но меня не проведешь. С тобой что-то не так. Со мной не так. С нами!

— Это ничего не значит, — ладони преграждают путь, обжигают, заставляя меня гореть живьем в личном пламени.

— Для меня… — еще ближе, еще плотнее, — значит.

— Услышь меня, Аверин! — не говорит, шевелит губами. — Я не твоя женщина.

— Чья тогда? Покажи мне этого мудилу, что тебя… так зашугал. Что бросил одну с детьми. Что оставил без гроша в этой задрипанной квартире.

— Не. Твое. Дело. Отойди, — толкается бессмысленно, — или я закричу.

— И? — наклоняюсь. — Кто придет на помощь? Давай же, кричи. Мне даже интересно на это посмотреть, Ласточка.

— Невыносим, — и она делает то, что я не ожидаю. Острой коленкой впивается между ног, отталкивает и хватает со стола настольную лампу. Отгораживается от меня, угрожая пырнуть плафоном, а я, скорчившись от боли, ржу и не могу остановиться.

— Зато, — откашливаюсь и со смехом перекатываюсь набок, хотя от боли в яйцах по щекам текут слезы, — теперь я имею полное право здесь поваляться.

— Дурак! — она с нервами ставит лампу на место, выставляет мне в угрозу указательный палец. — Я иду в ванную, а ты, извращенец-доктор, за это время должен отсюда свалить! Или полицию вызову!

Она спешит уйти, да только я переворачиваюсь на живот и бросаю ей вслед:

— Никого ты не вызовешь. Знаю, что прячешься и под чужим именем живешь.

Молчит, сверлит острым взглядом через плечо, сжимает кулачки, а потом, повернувшись лицом, выплевывает:

— Ничего ты не знаешь!

Сажусь на полу и, согнув колени, вытягиваю перед собой руки. Арина наблюдает за мной, напряженная, готовая сорваться и сбежать, но я понимаю, что ей некуда, а мое вмешательство на ее территорию — настоящая катастрофа.

— И не хочу знать, если это так болезненно, — не моргая смотрю в ее глубокие глаза. — Поверь же, Ласточка, я не опасен для тебя.

— Все вы так говорите, — вырывается из ее рта. Явно не хотела ляпнуть, жует губы, снова прячется за узлом рук.

— Я клянусь не прикасаться к тебе без разрешения, Арин, — поднимаю ладони.

— И что тебе нужно? — она сильно дрожит, но пытается это всячески скрыть.

— Общение? — приподнимаю бровь — согласен, звучит кривовато, но не скажу же я о своих истинных мотивах — выставит меня за дверь, как есть — без рубашки и пальто.

Смеется, но сдавленно, а после бросает в меня еще более скептический взгляд.

— Да блин! — не пытаюсь вставать, пока сижу на полу, девушка немного расслабилась — все-таки я ниже, и она успеет спрятаться в ванной, если захочу наброситься. Шепчу, без единой надежды на положительный исход нашего разговора: — Ты нравишься мне.

— Как я могу нравиться, если ты меня не знаешь? — наклоняет голову немного, густые волосы сползают на грудь, прячут манящие вздернутые сосочки — они так соблазнительно просвечивали сквозь ткань футболки. Арина смотрит на меня странно, именно так смотрят на маленького ребенка, когда тот украл из кошелька рубль и врет, что нашел его.

— Так же, как и я тебе…

Ее будто пощечиной бьют мои слова. Она уворачивается от них, смотрит в сторону, чтобы после огрызнуться с яростью:

— Пошел вон, Аверин! Разговор окончен. Через пять минут, чтобы тебя здесь не было, — распечатывая руки и убирая за спину волосы, бросает в меня обжигающе-ненавистный взгляд. С шумным выдохом исчезает в коридоре.

Да что я ей сделал? Или не я? Может, она зла на всех мужиков из-за кого-то конкретного? Но хочет же меня, хочет, видел, как зрачки расширялись, стоило прикоснуться. И если бы не котофей-телохранитель, я бы уже удовлетворил и ее, и себя.

Ласточка. Наши дни

Просидев больше пятнадцати минут, для гарантии, в ванной, я высовываюсь в коридор и взглядом ищу на крючке знакомое пальто.

Ушел.

Не дыша и с опаской, подхожу к комнате. Все еще не верится, что Давид так просто бросил свою затею завалить меня в постель.

Но и там его нет. В воздухе витает пряно-мускусный аромат парфюма, на полу валяется окровавленная рубашка, а из-под дивана виновато выглядывает мордочка усатика.

Позволяю себе шумный выдох и присаживаюсь на край кровати. Меня до ужаса душат слезы. Спрятав лицо в ладони, позволяю себе разрыдаться. Как я могла так низко пасть? Поддаться влечению? Утонуть в его глазах, как в океане.

Мурчик, вцепившись в мои колени коготками, с громким «мурк» толкается мордой в руки.

— Спасибо, что остановил… Я бы сорвалась, если бы не ты, — почесав кота за ушком, снова бросаю взгляд на пол, и сердце болезненно сжимается в груди, будто превращается в кусок льда.

А если я не имею права молчать? Давид ведь отец Мишки и должен знать об этом. И сын должен знать, ведь не простит меня, если такая правда откроется внезапно. Но сколько в жизни Аверина таких, как я, глупых и доверчивых женщин, которые поддались на чары и регулярно греют ему постель? А то, что докторишка-целитель может быть невероятно притягательным, даже больше, с ума сводящим, — это я проверила на собственном горьком опыте.

Может, у него и сейчас есть жена или девушка, а он просто пытается соблазнить меня вечерок. Разве не так же он поступил, когда со мной встречался? Обхаживал, влюблял, а потом… пока я разгребала семейные проблемы, разочек развлекся с девушкой постарше и поопытней. А что тут такого, да? Всего лишь секс!

Ублюдок, ненавижу его.

Вернись домой муж, все оказалось бы проще, не пришлось бы выкручиваться и придумывать объяснения, что с моей жизнью не так. Сергей никогда не был примерным и ласковым, я не особо горела жаждой снова с ним жить. Много лет одна справляюсь и не хочу ничего менять. Тем более, не планирую с ним делить постель. Но ради отмщения Аверину, ради того, чтобы он навсегда отстал от меня, я бы соврала еще раз и даже притворилась, что люблю мужа.

Но вряд ли Сергей сможет меня найти, я хорошо спряталась, а деньги муж перечислял на мое настоящее имя, ничего не подозревая. Если я раскроюсь, мне придется многое изменить, а я не хочу. Да, тяжело, да, не сытно, но я свободна и не обязана кому-то подчиняться — особенно отцу, который может не только забрать у меня малышей, но и сломать жизнь.

После того, как я сбежала, отец порывался меня вернуть. Спасибо, Егор предупредил, и я быстро уехала из города, пряталась в дешевых отелях на оставшиеся копейки, а когда вернулась — Давид уже нашел другую, а я оказалась ни с чем и на улице. Хозяйка дома, где я подрабатывала, слегла с инсультом, а через три дня умерла. Пойти на работу официально — нельзя было, папа бы быстро меня отыскал и выдал нерадивую дочь замуж. Оставалось только бежать.