— Разбудил? — он, слабо улыбнувшись, роняет голову, отчего черные волосы падают вперед, на высокий лоб, и кивает в сторону крана. — Капал сильно, я немного поправил.

— Я не звала тебя и предупреждала, чтобы не появлялся здесь, — отвечать улыбкой ему не стану, хотя тепло от своевременной помощи согревает грудь. — Уходи.

Аверин переступает с ноги на ногу, кусает нижнюю губу и, откладывая ключ на подоконник, тянется за свитером, что брошен на стуле.

— Да, ты права. Извини.

Его подавленный вид, бледные щеки и темные круги под глазами, заставляет меня на миг потеряться. Я пячусь и тру кулаком грудь, ноет там, словно змея завелась и кусает-кусает-кусает. Что с ним случилось?

Бессонница? Или что-то другое?

Да мне все равно! Пусть проваливает, не хочу даже стоять рядом.

Юркнув в ванную, жду пока хлопнет дверь. И легкое разочарование впивается в сердце не слабее укола цыганской иглы. Неужели уйдет так просто, не будет уламывать и настаивать? Зачем тогда приходил? Проверял все ли у нас в порядке? Как странно.

Нужда заставляет меня выбраться из укрытия, проверить опустевшую квартиру, запереть на замок дверь и побежать в уборную.

После душа, зябко кутаясь в старый халат, иду назад в комнату и чуть не перецепляюсь через пакеты в коридоре. Как я сразу не заметила? Мурчик обнюхивает их, трется мордой, словно учуял там мяско, обвивает мои ноги шарфом хвоста и мурлычет, требуя лакомство.

Открыв сумки, со свистом выдыхаю. Аверин снова это сделал — купить меня пытается! Негодяй.

В одном из больших кульков разнообразная еда, даже для кота пачка с кормом нашлась, во втором одежда, явно мой размер, а в третьем детская, на девочку и мальчика, и два смартфона в отдельных коробках с запиской «Мише и Юляшке для учебы, развлечений и чтения. С теплом от Д.А.»

Вот же мразь. Он думает, что эти подачки изменят мое отношение? Да как ему объяснить, чтобы не влезал в мою жизнь? Как заставить его прекратить? Переспать с ним? Может, тогда отпадет желание приходить ко мне и мучить?! Дурацкая мысль!

С яростью бросаю пакеты на пол и подлетаю к окну. Черная пузатая машина так и стоит на стоянке во дворе, но Давида не видно — возможно, внутри сидит. Ему, что, заняться больше нечем?

Надеваю джинсы и растянутую футболку, ныряю в ботинки, набрасываю на плечи куртку и, как есть, мокрая после душа, слетаю по ступенькам на первый этаж и сваливаю пакеты на капот ненавистной машины. Ловлю ошарашенный, наполненный глубокой голубизны, взгляд безумца, что сидит за рулем, тычу ему в лицо фак и убегаю в подъезд.

До квартиры добегаю, задыхаясь. Я трушу, что Давид побьет меня за такой нелепый поступок. Как-то поцарапала коляской машину Сергея, случайно, споткнулась и, боясь, что выпадет Юляшка, стукнулась боковиной о дверь. Муж меня по лицу отлупил за это. Мол, дура, смотреть нужно, куда идешь.

Озираюсь в страхе, слышу за спиной шаркающие шаги, но это не Аверин.

Давид. Наши дни

Сжимая руль до визга кожи, хочу послать все к черту. Не живу, не работаю — взял незапланированный отпуск — не существую. Выпил еще вчера днем лошадиную дозу успокоительного, но все равно, пиздец, не уснул. Боюсь засыпать, вернее. Кончаю во сне, как малолетка, мочусь и корчусь от боли, а расслабиться с другой женщиной так и не получилось. Вчера вечером привез домой Крис, раздел ее до трусиков, думал — нахрен все, оторвусь по полной, но не смог. Какой там? Мозг будто вывернуло наизнанку — Арину хочу. Только ее. Ласточку недоступную. Засада, если она не врет на счет мужа — это просто аут, можно ложится на каталку и отправляться в морг.

Данька звонил вчера, говорил, что хорошо кто-то следы замел — ничего не получилось найти. Ни настоящего имени, ни родственников, ни даже больницу, где она рожала детей. Что за херня? Призрак, а не девушка.

Соколов обещал еще через опознавание лиц прогнать ее фото, жаль я не снял получше — результат был бы быстрее. Егор приболел и не смог присмотреть за Ласточкиными, потому вчера я приехал сам. Полдня спал в машине, пока малыши были в школе, если это можно назвать сном, к вечеру так раздергался и нервничал, не пойми с какого перепугу, что ночью, выспавшийся, бродил вокруг машины. Голова гудела от притупляющей возбуждение гадости, что я выпил днем, кости ломило от долгого сидения. Состояние было хуже некуда, нервное, напряженное, а когда заметил, как Ласточка глубокой ночью вывалилась из окна и чуть не соскользнула с карниза, словно ей плохо стало, все, нахрен, мысли снесли пол головы, забили горячей кровью в висок, и до утра я, как приклеенный, смотрел на ее окно, не в силах остановить дрожь и желание подняться к заветной двери, проверить, все ли в порядке. Но я обещал не лезть, обещал не приходить, даже если будет сильно тянуть. Себе дал слово выждать время, вдруг что-то прояснится, и у меня будет на руках козырь, вот тогда и вмешаюсь. Я хочу официальное право находиться в их доме, помогать и не думать, что унижаю Арину этим. Даже звучит смешно, но я настолько чокнулся от Ласточки, что мне уже пофиг, что она подумает. Лишь бы приблизиться на метр, заставить ее все рассказать. Вдруг правда отвернет от нее навечно, потому что жить так, будто наступил на мину, и тебя вот-вот разорвет на куски, невыносимо.

Но не понимал одного: почему Ласточка так глубоко запала в душу? Ведь права, я ее совсем не знаю. Как тогда, с Веснушкой, имени девушки не спрашивал, а жаждал, как больной. Я и есть больной, даже справка есть, и Меркулов вечно у виска крутит пальцем, подтверждая диагноз. Тогда искал Веснушку две недели, когда она пропала, натурально сходил с ума. И ради чего? Чтобы узнать, сука, что она за другого вышла! Вроде за богача какого-то, не уточнял, не люблю пресмыкаться перед теми, кто предал и обманул. Оправдания мне не нужны были, я выбил подлую обманщицу из башки, завалив одну из давалок академии в тот же вечер.

Смешно, но тогда мог прекрасно обеспечить падкую на деньги сучку, но никогда не говорил Веснушке, кто я и кто мой отец. Так было легче общаться, но она оказалась продажной тварью. Как большинство.

А то, что застала нас с девицей, имени которой уже и не вспомню, так пусть это считается моей маленькой местью за ложь. Зачем Веснушка тогда приходила, я не спросил.

Даже вспоминать не хочу. Дерьмо все это. От которого не отмыться и не очиститься. Я словно не мстил, а изменил ей — так было дерьмово. И моя жажда только сильнее стала после ее ухода — прогрессировала, ушла корнями в хроническую болезнь.

Я не пытался больше ее искать, она никогда больше не приходила.

Веселилась, небось, на Мальдивах с муженьком, а я трахал каких-то левых баб и напивался до чертиков, пока не сорвался нахрен и потерял счет.

Меркулов, мы с ним познакомились в одном из клубов, где я напивался и зависал со шлюхами, спас мне жизнь, но сердце и душу пришлось натурально выбросить и полностью посвятить себя работе.

Один раз за эти недели слежки возле дома Ласточкиных я подкараулил Мишу, но пацан попросил не приближаться, мол, мама запретила. Настроила уже и детей против меня? За что? За безобидный поцелуй? За правду? За то, что признался, как нравится мне? Неужто я с виду такой нахал и извращенец? Хотя есть немного, чего таить.