И мы, надев на шею колокольчики и загадочно бренча, пошли заедать шоколад булочками.

Дальше вновь полетела вереница дней, когда успеваешь поговорить и улыбнуться только в автобусе. Математик несколько дней подряд буквально запирал меня, Варвару и парня с химбио в кабинете, и мы прорешивали на сто рядов примерные задачи по олимпиаде. Варвара была очень рада, парень немного стеснялся темперамента, невесть откуда взявшегося у лежащего на дороге камня. Я пожалел, что вообще подписался на это всё, что сделал всего одну ошибку в задаче, а не ещё восемь сверху. Но, обмолвившись о том, что я еду на олимпиаду, я уже не мог сказать Марине: «Тима – полный лох в математике и занял последнее место». Варвара будет на восьмом месте, я – на десятом, парень с химбио в двадцатке. Это не бог весть какие результаты для нашей гимназии, учились в десятых и одарённее, но тут уж какой урожай. Парня, кстати, Станислав зовут, я с ним познакомился, а то неудобно, третьестепенный персонаж – и без имени.

Вжик ныла, как она скучает по заснеженным горам Европы и как ей успел надоесть за одну январскую неделю наш город. Злилась то на Валерку, то на меня, швыряла в нас сумкой, извинялась, снова швыряла. Во время этих ломок поволокла нас на выставку картин с голубыми, розовыми и оранжевыми пиками Тибета, потом в кафе и там купила себе почти дюжину пирожных с красно-белым кремом. Ела и обзывала нас с Валеркой бесчувственными.

Мурзя рассказала, что возле железной дороги появился маньяк и с топором бросался на ходившую там старуху, на что Валерка резонно заявил, что поздно пересказывать нам Достоевского, сочинение было в прошлой четверти. Однажды от неё пришло сообщение: «Нет, недотроги я не корчу, / Но лишь тогда не уходи, / Когда какой-то колокольчик / Забьётся, может быть, в груди». «Конечно же, не мне?» – написал я в ответ. Мурзя ответила: «Всё правильно понял».

Валерка решил почитать литературу по этологии и сначала на коте Генрихе, а потом на Вжик пытался наблюдать генетически обусловленное поведение животных, проще говоря, инстинкты. Кот Генрих его только поцарапал. А вот Вжик, когда Валерка попытался объяснить, чего она на самом деле хочет, когда водит нас на выставки картин, так долбанула его учебником биологии, что он ударился переносицей о парту. Вжик больше всех напугалась, затирала капли крови на линолеуме, отвела в медпункт, просила прощения. Сотрясения у него не обнаружили, но ушибленная переносица опухла и посинела. Валерка выглядел так, будто проиграл боксёрский поединок. Он шутил, что пострадал за правду и мощный удар Вжик только подтверждает выводы этологов. А Мурзя сказала, что это за Достоевского и мы квиты.

За эти дни я только один раз вырвался к Марине. Да и то не слишком удачно. Валерий Михайлович, по словам Марины, был плох и спал. Она его стерегла. На всякий случай. Во сне Валерий Михайлович икал.

– Ты сейчас уйдёшь? – в вопросе Марины, кажется, содержался намёк.

– Можно я тоже посижу? – осторожно поинтересовался я. – Действительно, вдруг что-то случится.

– Нет, ничего не случится. Просто… – Марина вздохнула. – Вот видишь, какой у меня папа.

– Ты стесняешься?

– Нет. Не так. Очень хочу, чтобы с ним было всё хорошо. Папа сильно изменился. Наверное, это как внезапно перестать слышать. Лишился важного, без чего мир не полон. И тогда он начал… – Марина прервалась, потому что Валерий Михайлович заворочался. – Я не стесняюсь. Мне – грустно. Не буду сегодня бегать или падать. Прости.

Уходить не хотелось. Я соскучился и, чтобы потянуть время, попросил посмотреть фотографии. К тому же это хороший способ отвлечься. По крайней мере, для меня. Когда грустно, я иногда смотрю чужие фотографии в интернете. Те, что выкладывают Вжик и Мурзя, одноклассники, незнакомые люди. С собой, друзьями, прохожими, деревьями, закатом, котиками в руках, сардельками на тарелке, коврами за спиной…

– Ты будешь смотреть один, – предупредила Марина.

Я согласился и получил в руки большой альбом бордового цвета. Многих фотографий в нём не хватало, все они были довольно грубо вырваны. Из ранних, где Марина была ещё малышкой, остались нетронутыми всего две. На одном снимке, подписанном «Мне полтора года», она сидела в стульчике с яблоком, а на другом, «Мы с папой» – на коленях у Валерия Михайловича в офицерской форме. Большие глаза Марины были немного испуганными, а сама она напряжённой. Почему – неизвестно, из её памяти это стёрлось навсегда. Дальше несколько фотографий из детского сада: новогодние утренники, парадная с воспитателями и на улице с шариком. Одиноко, на целом листе вырванного, осталась фотография, где Марина сидит под веерообразным пальчатым листом небольшой пальмы, в лилово-полосатых шортах, белой футболке и вязаной панаме. В каких краях это снимали, уточнять не стал, очевидно, на юге. Несколько пустых страниц с рамками засохшего клея. Несколько школьных фотографий с Мариной и другими улыбающимися девчонками.

– У тебя есть подруги? – спросил я.

– Мы часто переезжали, – ответила Марина, заглядывая в альбом. – Поэтому почти не было. Но в школах я со многими общалась. С Машей мы были подружками, – она показала пальцем её среди девчонок. – Но это не у нас было, а в Барнауле.

Дальше альбом был пуст.

– Там вырванные фотографии, но зачем?

– Они не нужны.

– Разве, убрав фотографии, можно стереть прошлое из памяти? – изумился я.

– Я пытаюсь, – сказала Марина. – И папа пытается, но посмотри на него. Он прячет от меня мамину фотографию. Думает, я не знаю. Как посмотрит на неё, так сразу вот… Если найду, обязательно выкину.

Ей не очень-то нравилось фотографироваться. В тот день Марина сказала: «Фотографии – это как следы на снегу. Охотник идёт и читает, какой зверь пробежал до него. Нет следов – нет охотника. Мне удобно так. Ты можешь сказать – замуровалась. Но подумай, я взялась ниоткуда, может так быть, что меня совсем не существует? Я только в твоём воображении. Или наоборот, это весь мир в моём воображении. Каждая книга для меня фантастический роман, где есть разговоры, музыка, шорохи, шумы. Где мальчики читают стихи девочкам в телефонную трубку и наоборот. Всё это выдумано, как и выживание на Марсе, полёты в прошлое и будущее, контакты с инопланетянами. И если это правда, то другие люди от меня ничем не отличаются. Все читают по губам, все ошибаются, может быть, больше, чем я. Мне и таким, как я, даже лучше. Мы язык жестов знаем. А однажды я растворюсь в мире, внезапно, как появилась. И ни один человек этого не заметит. И я не замечу. Если ты отражение в моём мире, то и останешься в нём до конца, никаких других подтверждений не нужно. И если я лишь твоя фантазия, то зачем тебе доказательства? Зачем оставлять следы на снегу? Не красивее ли он нетронутым?»

Будь я Валеркой, нашёл бы что сказать. Что мир объективно существует. Что кроме чтения по губам у нас всё же есть звуки. Куда мне!

– Кто он, этот охотник? – этот вопрос был единственным, что пришло мне в голову.

– Расставание, – ответила Марина, не сдерживая вздоха. – Я всё больше и больше его боюсь.