— Нет, — сказал он. — Я не хочу здесь никаких приходящих уборщиц. Ты должна справляться сама.

Миссис Мабл не смогла подавить протест, услышав такие слова.

— Но, Уилл, дорогой… Мне кажется, ты не понимаешь меня. Я ничего не прошу, совсем ничего. Ты мне даешь на хозяйство девять фунтов в неделю, это гораздо больше, чем я трачу. На эти деньги можно было бы содержать постоянную горничную, а то и двух, с наколками, передниками и прочим. Но я тоже этого не хочу. Слишком много с ними хлопот. Мне бы хотелось только, чтобы миссис Саммерс, как прежде, приходила к нам три-четыре раза в неделю и помогала мне в самом трудном. Честное слово, Уилл, для меня тут слишком много работы.

— Откуда у тебя много работы в этом маленьком доме?

— Конечно, Уилл, я все могу сделать сама. Но ведь глупо целый день мыть, подметать, вытирать пыль, когда многие были бы благодарны, если бы я им позволила делать это вместо меня… У меня все еще ноет спина после того, как я вчера поднимала матрацы.

— Чушь, — отрезал мистер Мабл.

Миссис Мабл не умела спорить, отстаивая свою точку зрения. Она и так уже произнесла две речи, каждая из которых была втрое длиннее обычных ее высказываний. На большее она пока была не способна — и погрузилась в обиженное молчание. Мистер Мабл же снова сражался с мыслями, которые пробудила в нем женина просьба. Воображение на сей раз мучило его с особой жестокостью.

В голове миссис Мабл тоже шла напряженная работа. В этот день прибыли первые покупки, сделанные ею в субботу: автомобиль доставил большие коробки, полные самых удивительных вещей, доступных когда-либо ее фантазии. Она млела, глядя на них. Тут были дивные шляпки, которые потрясающе ей шли, хотя она втайне себе призналась, что модный нынче фасон — в форме колокола — не приводит ее в восторг. И еще очаровательные, женственные пуловеры, в которых, как она с радостью обнаружила, она еще очень даже ничего. А ведь до сих пор ей казалось, пуловеры хороши только для молоденьких девушек. И еще, целыми коробками, изысканное белье; цены сначала ошеломили ее, но потом она уговорила себя, что деньги на то и существуют, чтобы их тратить. Костюм и нарядный халат она, конечно, еще не получила: с нее только сняли мерку, снял портной, который неожиданно оказался в магазине, как раз когда она собралась уходить. Неожиданностью, конечно, это было только для миссис Мабл: она была слишком неискушенной и понятия не имела, какие связи действуют в этом шикарном мире и для чего существует, например, телефон.

Но и костюм и халат, будь они даже готовы, едва ли заметно изменили бы ее внешний вид. Миссис Мабл уже отваживалась надеть кое-что из купленного белья, в основном что потолще и потеплее. Но мысль о том, что любая из этих вещей стоит столько, сколько муж, до всех этих сказочных изменений, зарабатывал за целый месяц, просто убивала ее. И надеть, скажем, шелковые чулки, чтобы делать домашнюю работу, ей просто не хватало решимости. Так что поверх дивного нижнего белья она по-прежнему надевала старый, замызганный капот. Конечно, она и сейчас могла бы найти что-нибудь поприличнее… но к вечеру скапливается так много посуды… В общем, она махнула рукой. К тому же она чувствовала себя такой усталой, да и спина все не проходила…

День-два назад она еще представляла дело совсем по-другому: вечерами она спокойно сидит, отдыхает, на ней дивный пеньюар, кожу приятно щекочет тонкое шелковое белье. А в действительности она в старом капоте, на кухне — гора грязной посуды… Все это и подвигло ее на бунт… пусть очень робкий, но с ее стороны любой бунт способен был вызвать лишь удивление.

— Я велю миссис Саммерс приходить днем, чтобы она не торчала у тебя на глазах, — вдруг сказала она.

Слепой ужас заставил мистера Мабла вскочить с кресла. Этого еще не хватало!.. Это — гораздо хуже!.. Сплетни станут еще злее, дадут повод для настоящих подозрений — ведь Энни должна будет сказать миссис Саммерс: муж-де не хочет, чтобы в доме были чужие… Круглыми от ужаса глазами он смотрел на жену.

— Никогда… никогда такого не делай! — закричал он; голос его был хриплым, резким. Он потрясал сжатыми кулаками. Миссис Мабл смотрела на него в немом изумлении.

— Ни в коем случае!.. Слышишь? — уже орал он.

Его возбуждение передалось жене; она нервно теребила шитье, лежащее на коленях.

— Да, дорогой…

— «Да, дорогой»! «Да, дорогой»!.. Хватит с меня этих «Да, дорогой»! Ты должна дать мне слово, честное слово, что никогда такого не сделаешь! Если я узнаю, то… то…

Дверь с грохотом распахнулась, оборвав яростный крик, издаваемый мистером Маблом. В двери стоял Джон. Он прибежал из спальни, услышав истерические вопли отца. Совсем недавно он слышал нечто подобное, и тогда пришлось нести маму в спальню, лицо у нее было все в кровоподтеках…

Джон стоял в двери, свет лампы падал ему на лицо. Мистер Мабл отпрянул, оскалив зубы. Он опять был крысой, загнанной в угол. Электрический разряд ненависти сверкнул между отцом и сыном. Но не Джон был виноват в этом, на сей раз — и не мистер Мабл. Виноват был Джеймс Мидленд, который более года назад, в ту памятную ночь, появился, незваный, в этом доме. Мидленд приходился Джону двоюродным братом, и они были немного похожи друг на друга. Сейчас, стоя в двери почти в той же позе, в какой стоял Мидленд, когда Винни впустила его, Джон очень напоминал кузена. Удивительно ли, что мистер Мабл его ненавидел; он ненавидел его с тех самых пор, когда впервые заметил это ужасное сходство, — с того самого вечера, когда избил Энни.

Отец смотрел на сына, сын — на отца. Комната сверкала золотом. Бриллиант в булавке на галстуке мистера Мабла сиял и переливался, когда он отступая назад, а Джон медленно, угрожающе приближался. Джон пришел, чтобы защитить мать, но вспыхнувшая в глазах отца злоба (Джон не знал, что злоба эта скрывает отчаяние и бессилие) лишь подлила масла в огонь: еще чуть-чуть, и он потерял бы самообладание… Положение спасла миссис Мабл. В отчаянии переводя взгляд с искаженного гневом лица мужа на угрюмо-решительное лицо сына и обратно, она вскочила со стула и встала между ними.

— Джон, уходи отсюда, — крикнула она. — Уходи… сейчас же!.. У нас все в порядке.

Джон остановился, постепенно приходя в себя, сжатые кулаки опустились. Руки же миссис Мабл поднялись и прижались к сердцу: именно в этот момент она обнаружила то, что ее муж заметил гораздо раньше; увидела и поняла, почему кровь бросилась в лицо Маблу и откуда в глазах у него появилась эта жестокость. Ей стало страшно, хотя она еще и не знала причины.

— Уходи, уходи же!.. — умоляюще повторяла миссис Мабл; потом, с неожиданной для нее твердостью, негромко сказала: — Уходи! Ступай спать, Джон, беспокоиться не о чем. Спокойной ночи, сынок.

Когда Джон вышел, так же молча, как появился, миссис Мабл рухнула в кресло, уронила лицо на руки, склонилась на позолоченный стол и зарыдала, чувствуя, как какая-то новая, незнакомая боль щемит ей сердце… Муж с угрюмым лицом стоял рядом, сунув руки в карманы; а великолепный стол сверкал золотом, словно смеялся, издеваясь над его надеждами и над его тайными мечтаниями о мадам Коллинз.