— Рейчел, — прошептал он, — что ты со мной делаешь?

Она смотрела на него круглыми виноватыми глазами. Ни отвращения, ни ужаса не было в ее взгляде. Даже этого не было. Она стояла в западне его сильных рук и своей слабости, а он жадно пожирал ее похотливым взором. Затем его голова упала, его циничный рот потянулся к ее губам, а она застыла и как завороженная ждала их соединения.

Удар молнии, точно гнев Божий, взорвался на кухне. Рейчел рванулась прочь, отвергая сомнительную защиту его рук, и пронзительно вскрикнула, почувствовав, как ее захлестывает паническое отчаяние. Едва касаясь пола, ее босые ноги промчались до двери ее спальни.

Она захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, тяжело дыша от страха и смущения. Не было смысла продолжать отрицать очевидное — она влюблена в Эммета, отчаянно, откровенно влюблена, и желает его, как никого не желала в своей жизни. И волею судьбы он тоже хочет ее, не важно, что это грех и преступление.

Долго же она тянула время, играя с огнем, и теперь оказалась в смертельной опасности гореть в вечном пламени. Нужно уезжать — немедленно, сейчас же, пока не случилось непоправимое. Ей была чужда роль Антигоны при своем брате.

Несмотря на непогоду, темноту и пульсирующую боль в порезанной руке, она стала торопливо швырять вещи в чемодан, который бросила на кровать. Некоторые не помещались, и она оставила их валяться на полу своей неосвещенной комнаты. Ни звука не доносилось из соседней комнаты. Она надеялась, что Эммет, поняв всю опасность происходящего, затаился и сидит тихо. Может быть, он тоже в ужасе. Только бы добраться до машины, не встретив его. Дядя Харрис устроил бы ей кровать на ночь, или отец Фрэнк нашел бы ей убежище. А завтра первый же самолет унесет ее далеко-далеко отсюда.

Схватив чемодан и не обращая внимания на боль в руке, она распахнула дверь и побежала на крыльцо. Гостиная была освещена мягким светом керосиновой лампы. Эммет стоял на кухне и смотрел на нее насупившись.

— Куда это ты собралась? — Он снова заговорил холодным, насмешливым тоном.

— Уезжаю. — Она остановилась.

— Не валяй дурака! Что я такого сделал, что ты бежишь от меня как укушенная?

— Ничего, — ответила она, — ты ничего не сделал. — Она подняла к нему полные слез глаза, не пряча больше горя и любви, которые так успешно скрывала до сих пор, — Неужели ты не понимаешь? Это я, не ты. Это я должна уехать. — И она рванулась к выходу.

Но он настиг ее и захлопнул дверь, которую она успела распахнуть, с такой силой, что едва не посыпались стекла.

— Ты никуда не пойдешь. — Она оказалась припертой к шершавой стене, зажатой меж двух его рук, раскинутых по сторонам ее тела. — Ты, может быть, не заметила, что на улице страшный ветер и дождь. А у «лендровера» нет крыши. Не говоря уж о том, что дороги размыло. Ты останешься здесь, и мы все обговорим.

— Нет, — застонала она, — я пойду пешком, если надо. Пусти меня, Эммет.

Он оторвал от стены одну руку и с отчаянием запустил ее в свои мокрые волосы.

— Рейчел, не сходи с ума…

Воспользовавшись открывшимся проходом, она снова рванулась к двери, но он схватил ее железной хваткой и резко дернул к себе, прижав к своему напряженному разгоряченному телу. И сразу все перестало иметь значение.

Он наклонил голову, и его рот овладел ее губами в поцелуе, пылающем сдерживаемой тысячу лет страстью. Его твердые и жадные губы беспощадно подавили ее слабое сопротивление. Когда он на миг прервался и заглянул в ее полные отчаяния глаза, в его взгляде не было ни тени жалости.

— Открой рот, Рейчел, — приказал он.

И она подчинилась и обняла его своими беспомощными руками. Только раз, сказала она себе, один разочек. И отдалась во власть его настойчивого, требовательного поцелуя.

Получив ее согласие, он больше не торопился. Его язык медленно и нежно ласкал мягкую чувствительную плоть на внутренней стороне губ, затем, с легкостью преодолев преграду маленьких зубов, вторгся в жаркие внутренности ее рта. И когда их языки сплелись, ритм поцелуя изменился. Его страсть и напор потребовали от нее ответа и получили. Жгучие стрелы желания пронзили ее. Она со стоном вцепилась пальцами в его широкую спину. Его руки скользнули вниз, обхватили ее ягодицы и приподняли ее, прижимая ее трепещущие бедра к его пышущей жаром плоти. Губы, оторвавшись от губ, проложили дорожку горячих и влажных поцелуев к уху, лишив ее остатков воли. Ей захотелось упасть на пол, увлекая за собой, на себя, его тяжелое грубое тело. Она хотела его, всего его целиком, сейчас и навсегда.

Внезапно она запаниковала. Он удивился: только что она была сама покорность, трепетная и податливая в его руках, а тут вдруг отталкивает его, так что он чуть не свалился с ног. Он отступил — но лишь для того, чтобы взглянуть ей в лицо. Она стояла, тяжело дыша и глядя на него круглыми от страха, безумными глазами, точно загнанное животное.

— Нет, Эммет… Ради бога, не надо, ведь ты мне брат… — пробормотала Рейчел.

И не успел он остановить ее, она повернулась и выбежала в ночь, где бушевали дождь и ветер.

Как обычно, она надела не те туфли. Высокие каблуки тут же утонули в песке, ноги подогнулись, и она упала. Но времени, чтобы разуться, не было. Она снова вскочила и побежала к машине. Дождь, хлещущий в лицо, моментально вымочил ее до нитки. На черном небе беспрестанно сверкали молнии. Но гнев сил природы был ей милее, чем сладкие объятия Эммета.

Рука, схватившая ее запястье, была точно из стали. Он резко дернул ее, поворачивая к себе лицом. В неверном свете молний, под дождем, вид у него был устрашающий. Последняя тонкая нить самообладания не выдержала и порвалась. Она стала бешено вырываться, как дикое животное, бить его ногами и кусать, крича:

— Нет, Эммет, нет, нет, нет!

Он схватил ее за другое запястье, впиваясь жестокими пальцами в ее нежную кожу, и затряс, так что загремели все ее кости.

— Перестань, Рейчел! — рявкнул он, стараясь перекрыть шум непогоды.

Она не обращала внимания, лишь сильнее прежнего рвалась из его рук.

— Перестань! — крикнул он снова. — Я не твой брат!

Не сразу до нее дошел смысл его слов. Не сразу она перестала пинать его и кусать. Но потом замерла, подняла голову, глядя на него с ужасом и изумлением в глазах, и переспросила:

— Что? Что ты сказал?

— Я сказал, что я не твой брат, — без тени волнения повторил он.

Он отпустил ее руки, безвольно упавшие по бокам. «Синяки, наверное, останутся», — почему-то промелькнуло у нее в голове. Она смотрела на него сквозь пелену дождя.

— А кто же ты тогда?

«Одной ложью меньше, одной больше — какая разница?» — устало подумал он и сказал:

— Меня зовут Джек Аддамс.

— Дядя Харрис знает? — Не дав ему ответить, она продолжила: — Конечно, знает. Наверняка это все его идея.