Взглянув ему в лицо, она на мгновение растерялась. Он выглядел ужасно — красные глаза, щетина на подбородке, лоб, изрезанный морщинами головной боли. Взгляд у него был тусклый, выражение лица — холодное и безразличное. Он остановился на расстоянии примерно в фут и молча глядел на нее. Его мокрое тело блестело и переливалось на солнце. У нее возникло нелепое желание обнять его и сказать ему, что все будет хорошо. Какая глупость. Ему было плевать на все ее желания.

— Кофе — на кухне, — наконец проговорила она.

— Я видел. Но я испугался, что ты насыпала туда крысиного яду, — устало и покорно откликнулся он.

Она покачала головой:

— Это было бы слишком быстро. А я хочу, чтобы ты помучился.

— Я так и подумал. — Он окинул взглядом ее полуобнаженное тело. — Еще кофе?

Слова отказа готовы были слететь с ее губ, но она промолчала. Если она собирается прожить тут еще несколько дней, то надо как-то договариваться. А она не уедет, пока не узнает все и пока не найдет Эммета. Лучшее решение — держаться холодно, но вежливо. Она протянула ему чашку:

— Да, пожалуйста.

Она надеялась одурачить его, но ее постигло разочарование. В его глазах зажегся веселый насмешливый огонек.

— Значит, перемирие?

— Временное. Для обмена информацией.

— Звучит многообещающе. А что у тебя есть на обмен?

Рейчел облокотилась на ступеньки и откинула все еще влажную гриву волос. Хорошо было иметь хоть небольшое преимущество перед этим человеком.

— Принеси кофе, — лениво сказала она, — а потом я тебе расскажу.

Она питала слабую надежду, что он додумается переодеться, когда пойдет за кофе, но надежда оказалась напрасной. Вместо того чтобы, как обычно, сесть у перил на крыльце, он уселся рядом, на противоположном конце ступеньки. Она не могла хранить внутреннее спокойствие, когда он был так близко. Он успел обсохнуть на утреннем солнце, лишь несколько случайных капель задержались в густой поросли песочных волос на груди. Рейчел думала только о том, чтобы не пялиться на эти капли. Ее смущала близость его тела, его длинных ног, вытянутых рядом с ее ногами. Наверное, зря она надела такие шорты. Сидеть рядом на солнышке почти голышом было, мягко говоря, неловко. По крайней мере ей.

— Ну и что ты мне расскажешь? — проворковал он, глядя на нее поверх чашки с кофе. Его болезненная усталость куда-то вдруг подевалась, и Рейчел с тяжелым сердцем думала, что именно ее плохо скрываемая реакция заставила его так приободриться. Она решила, что немного враждебности ему не повредит.

— Ты первый. Я тебе не доверяю. Если я расскажу тебе, что знаю, ты скажешь, что это все несущественно. Нет, сначала ты, и я решу, стоит ли твоя информация моей.

Ее условия прозвучали холодно и враждебно, но его, казалось, это лишь забавляет.

— Идет, — согласился он. — Мы знаем, что в последний раз Эммета официально видели здесь в 1969 году. Он растил коноплю в северной части острова и крутился среди сезонных рабочих, пока полиция не напала на его след. — Он вдруг стал серьезным. — Ты помнишь взрыв в Кембридже?

Рейчел кивнула, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Конечно. Эммет был связан с радикальной студенческой группировкой. Его разыскивала полиция, чтобы допросить обо всех этих делах. Не то чтобы Эммет много знал. Он не был крайних левых взглядов. Его скорее интересовала теория революции.

— Теория теорией, да только на практике погибла девушка.

— Я помню, — тихо сказала Рейчел.

Погибшая девушка, активистка радикалов, была подругой Эммета. Ей было всего девятнадцать лет. Рейчел не запомнила ее имени.

— Его обложили, но он успел уйти и исчез. Я думаю, он скрывался в горах, в районе Непали, где многие прятались от полиции. С тех пор о нем ничего не известно, только слухи ходят.

— Ты думаешь, он до сих пор здесь?

— Может быть. — Он прищурился, глядя на блестящий в лучах солнца, покрытый зыбью океан. — Люди живут тут незаметно десятилетиями. Но мне все-таки кажется, что он вернулся и живет под другим именем.

— Зачем ему тогда жить на острове? Это же ясно, что если его будут искать, то начнут отсюда.

Он пожал плечами:

— Уж не знаю. Но я нутром чувствую, что он тут. Прибавь сюда то, что его видели священник, церковный садовник и пара фермеров. Думаю, есть о чем задуматься.

— Может быть, он женат. У него, может быть, дети есть, — предположила Рейчел. — Большинство к сорока годам заводят семьи.

Ужасно неприятная мысль пришла ей в голову, но она постаралась отбросить ее и сосредоточилась на кофе.

— Нет, — тихо возразил он.

— Ты думаешь, он не женат?

Он покачал головой:

— Думаю, что нет. Но я отвечал не на этот вопрос.

— А на какой?

— Женат ли я.

— А кто тебя спрашивал?

— Ты. — Он самоуверенно откинулся назад. — Но так или иначе, я думаю, что твой брат не женат. А если и да, то какое это имеет значение?

— Для кого?

Он не ответил.

— Итак, какие у тебя сведения?

«Да какого черта!» — подумала она и спросила:

— Сколько тебе лет?

Кажется, он даже не удивился.

— Сорок, как и твоему брату. А что?

— И ты никогда не был женат?

Он улыбнулся одними уголками губ.

— Какая вы любопытная, мисс Чандлер. Да, я был женат. Один раз. Давным-давно.

— А что случилось?

— Ее не устраивала моя профессия, и она со мной развелась. Потом вышла замуж за какого-то бухгалтера в Уичито.

Рейчел едва не прыснула от смеха, услышав о таком невезении.

— Я ее понимаю. Я бы тоже не хотела иметь мужа-мошенника.

— А я мошенник?

— А разве нет?

Он загадочно улыбнулся, отказываясь поддерживать этот разговор.

— Хватит тянуть резину, Рейчел. Теперь говори, что тебе известно об Эммете.

Чашка с кофе опустела, блеск океана слепил глаза, и решительно некуда было деть взгляд. «Он лгун и мошенник», — строго напомнила она себе. Но отчего-то это с трудом укладывалось в голове. Может быть, когда он наденет рубашку, станет легче.

— С тех пор как Эммет пропал, я каждый год получала от него подарки ко дню рождения. — Большим пальцем ноги она стала чертить линии на песке.

— Об этом ты уже рассказывала. Я тогда сильно испугался. И что это были за подарки?

— Бабочки.

— Бабочки?

— Да. Шелковые, фарфоровые, серебряные. В детстве я обожала бабочек. Когда мне было пять лет, я поймала одну чудесную бабочку с черно-желтыми крыльями. Мой двоюродный брат Харольд отнял ее у меня и проткнул булавкой. Я расплакалась, а он оторвал ее прекрасные черно-желтые крылья и бросил их мне. Я была в шоке. Я рыдала несколько дней подряд. И хотя Эммет поставил Харольду фингал под глазом, это не помогло. Бабушка меня не понимала, а Эммет понял. С тех пор бабочки служили особой связью между нами.