было желание неудачника насладиться вкусом, который ему не суждено ощутить.

– Нет, но я раньше видел такое.

И тут раздался переливчатый звонок в дверь. Это был коридорный, в сопровождении которого пришел доставщик с горячей едой в пакете. Шпион Эдгара Фалька? Возможно, хотя Столарски сказал, что ужин заказал он. Расплатившись с доставщиком, он бросил, не распечатав, пакет на барную стойку. Они вновь остались вдвоем.

– Что там? – спросил Бруно.

– Бургеры из «Омакасе». Я слышал, они там офигенные, надеюсь, меня не обманули.

– Едва ли.

– Вот и славно! Надо заправиться перед дальней дорогой. Но я тебя не спущу с крючка, Флэшмен. Бросай кости!

Бруно ухитрился продуть, но не раньше, чем согласился с удвоением ставки, после чего Столарски непонятно зачем объявил «бобра». В результате они почти сравнялись по очкам: после часа игры Бруно опережал противника всего на четыреста. Джентльменская игра, то есть скукотища. Маниакальная зацикленность Столарски на перемещении фишек отвлекла его от хаотичного метания между разными игровыми приемами. Попутно улетучился и поток причудливых воспоминаний, обуревавших Бруно весь вечер. Он стал думать, удастся ли ему найти повод открыть дверь в спальню и заглянуть туда. Осмотр личных вещей Тиры мог бы дать ему дополнительный ключ – но к чему? Что бы он хотел о ней узнать? Но по крайней мере, уж коли он ощутил это неодолимое желание, оно могло бы отвлечь его от скучной игры.

Столарски вынул из пакета два бургера и выложил их на стол перед собой. Бруно тоже залез в пакет и взял один, почти не нарушив кладку бургерной пирамиды. И успел съесть половину, когда Столарски уже разделался со своими двумя. Он рыгнул, вздохнул, облизал губы и, откинувшись на спинку стула, потянулся, чтобы размять затекшую спину. Перед ним на столе медленно росла куча оберток от гамбургеров и смятых салфеток.

– Хорошо, ты готов?

Бруно кивнул в знак согласия.

– Тебе со мной играть не очень интересно, да? – Столарски глотнул «Макаллана» так, словно это был ополаскиватель для полости рта, поморщился и провел кончиком языка по зубам.

– Не невероятно.

– О, как деликатно ты выражаешься. И что же может нарушить твое равновесие, а, мистер Невероятный? Что может представляться невероятно интересным для такого аса, как ты? Предупреждаю: я намерен вставить тебе фитиль в задний проход.

– Пятьсот за очко – такая ставка помогла бы мне избавиться от сонливости.

– Тебе нужен боевой настрой. И если тебя беспокоит сонливость, то есть разные способы решить эту проблему.

Столарски выбросил кость, чтобы начать новую партию.

– Выпить пять кружек кофе?

– К черту кофе. У меня есть кое-что получше. Все равно перед полетом мне следует принять.

Они вдохнули по дорожке кокаина с мраморного журнального столика, предварительно сняв с него лампу и телефон. Стоящая на ковре лампа с плотным абажуром отбрасывала вокруг слабые тени, в которых четче был виден царящий в комнате беспорядок – к скомканным оберткам от бургеров теперь прибавилась смятая фольга и кучки белого порошка, сброшенный махровый халат свисал со спинки кушетки, а рассыпанные кубики льда таяли на барной стойке. У Столарски, несмотря на щадяще работающий кондиционер, похоже, в организме случился термостатический сбой. Нависнув над доской с фишками, он то и дело вытирал рукавами пот с висков и со лба. Напрасно он набросился на третий бургер, хищно вгрызшись в его пухлый центр, а поджаристую корочку отбросил, словно это был хрустящий край куска пиццы. При ставке пятьсот за очко в битву наконец вступил главный боец. Столарски выиграл две партии, прежде чем Бруно снова его разгромил, и обильно потеющий соперник играл на пределе своих способностей, которые прямо на глазах разрастались до немыслимых масштабов. Бруно несколько раз выиграл у Столарски на удвоении, но лишь потому, что тот ошибся в подсчете очков и по-глупому сам схватился за удваивающий кубик, за что был наказан проигрышем четырех тысяч долларов.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – на разные лады пропел Столарски и начал выставлять фишки на стартовую позицию.

– Торопиться некуда.

– О, есть куда! Ты считаешь бабки, которые я тебе уже проиграл?

– Я не собьюсь.

– Ай, молодец, Флэш! Не сомневаюсь, ты аккуратно ведешь счет, даже когда проигрываешь.

– Наверное, да. Я не знаю.

– Выброси кость, неудачник!

Бруно подошел к журнальному столику и нюхнул еще дорожку. Под действием кокаина комната расширилась – как и череп Бруно. Бездна разверзлась между ним и доской, а также между его мозгом и глазами. Бруно жутко захотелось забросить этого чудотворного белого порошка в открывшиеся ему пространства. Столарски вывалил на столик, как тогда показалось Бруно, неимоверное количество кокса. Но теперь он уже сомневался, достаточно ли этого будет.

– Какого… хрена… ты… побил…там… мою фишку?

То ли Столарски заговорил очень медленно, то ли реакции Бруно ускорились. Противник задал вовсе не наивный вопрос: Бруно ударил одинокую заднюю фишку на первом пункте, притом что его фишка на пятом пункте была прикрыта. Только если ему удастся выбросить кости так, чтобы выпали две шестерки, Бруно сможет выбить Столарски – в любом другом случае тот либо побьет фишку Бруно, либо продвинется вперед, усилив свою позицию.

– Я же тебе не тренер. Я соперник…

– От… вали!

– …и я все собирался спросить: никто из твоих онлайн-консультантов не упоминал про «игру в темпе»?

– Так, а теперь я хочу у тебя спросить: почему вся терминология триктрака напоминает «Камасутру»? «Оголенная, зажатая в позиции бобра» – что за хрень?

– То, что ты сейчас произнес, полная бессмыслица!

– Да, но ты же меня понял: эти словечки звучат как секс-шифр!

– Тому есть очевидное объяснение. Половой акт был однажды изобретен парой скучающих игроков в триктрак. Они просто воспользовались известным им языком.

– У тебя извращенное чувство юмора, Флэшмен. Черт побери, я что, проиграю этот турнир?

Бруно пожал плечами.

– Кидай кости, и поглядим.

Его немного удивило, какую странную метаморфозу претерпело его самоощущение в присутствии Столарски: он словно увеличился в масштабе. Бруно приписал это действию наркотика, правда, точно такое же чувство у него возникло накануне вечером: словно нечто новое, чужеродное появилось в поле его зрения – пятно или что-то еще, искажающее картинку перед глазами, преграда, которую ему пришлось или обходить, или игнорировать. Но пока Бруно выигрывал партию за партией, он оставался самим собой. Его не волновало, на что Столарски силился его раскрутить своей дурацкой болтовней. Бруно снес свою первую фишку, и Столарски раздраженно всплеснул руками.

– Тебе надо было предложить мне удвоить ставку, чтобы я сдался.

– Я предпочел этого не делать.

– А я все равно сдаюсь.

– Почему бы не