тоже уже пойду, — Алена потянулась за сумкой, — А то дети плачут, муж скучает. Давайте, раз щедрый москвич заплатил за нас, хоть на чаевые скинемся, что ли?

Домой я отправилась пешком: идти было недалеко, и погода стояла отличная, с легким морозцем и редкими снежинками, плавно спускающимися с чернильно-синего неба.

Я шла мимо сверкающих, украшенных в честь приближающегося Нового года витрин, мигающих гирлянд на окнах, пушистых нарядных елочек у дверей. Смотрела на них и ждала, когда в душе появится хоть капелька новогоднего волнения и той детской радости, которая всегда предшествовала приближению главного праздника года .

Ничего не появлялось, кроме злости от воспоминаний, как Лера жмется к Марку, а он спокойно на это смотрит. Хотя какое мне до этого может быть дело? Ответ только один — никакого!

Ревность? Не должно быть этого. Он мне давно никто, и я ему — тоже. Ревнуют тех, кто близок и дорог, а Марк…

Я остановилась перед витриной магазина игрушек, немного поглазела на яркие, запакованные в цветную фольгу коробки, перевязанные красными бантами, и нарядных кукол, красиво рассаженных на них, и пошла дальше.

Зачем я себе-то вру? Глядя в кафе на Марка и льнущую к нему Леру, я до побеления сжимала губы, чтобы не зарычать от ярости и боли. Изо всех сил держала лицо, чтобы никто не заметил мои ревность и обиду, ядом растекающиеся по телу вместе с закипающей кровью.

Потому что ничего, абсолютно ничего не изменилось. Для меня не изменилось…

Я остановилась и подняла лицо вверх, ловя пушистые снежинки, медленно тающие на коже. Все должно быть закончено, забыто, вырвано из сердца раз и навсегда.

Поэтому завтра я отдам Петру Андреевичу заявление на увольнение, и больше не появлюсь там, где есть Марк.

Мужчина, въевшийся в мою кровь, сердце и мысли. Проросший в мое тело. Ставший частью моей жизни и никак не желающий оставить меня в покое.

Я брела к своему подъезду через детскую площадку перед домом. Глядела под ноги и думала о том, почему моя жизнь никак не может совпасть с тем, что называют любовью.

Наверное, поэтому и не заметила, как от разноцветной горки отделилась крупная мужская фигура, и встала, перегородив мне дорогу.

Подняла голову, только когда услышала до боли знакомый голос:

— Ну, здравствуй, Дарья.

Глава 25

— Паша?!

Сказать, что я удивилась, увидев бывшего мужа — ничего не сказать.

— Я жду тебя почти час, где ты ходишь в такое время? — процедил он недовольным тоном, снял перчатки и принялся постукивать ими друг о друга.

Помнится, он всегда так делал, когда был зол.

— Прости, но ты не тот человек, который может задавать мне такие вопросы, — я сделала шаг в сторону, пытаясь обойти его.

Жесткие пальцы сдавили мой локоть:

— Ты будешь отвечать на те вопросы, которые я тебе задам, поняла?

Я отдернула руку:

— Не наглей, Паша. Тебе от меня что-то надо, или просто вышел подышать свежим воздухом у моего подъезда?

— Дерзкая стала, Дарья? — он наклонил голову и в тусклом свете фонаря у подъезда рассматривал мое лицо. Затем пробежался взглядом по фигуре под длинным зимним пуховиком.

— Похудела, — хмыкнул одобрительно. — Вот с такой я бы не развелся.

— Зато я с тобой с любым бы развелась, — я поправила ремень сумки на плече. — Зачем приехал? Говори быстрее, да я домой пойду.

Вместо ответа Паша снова дернул меня за руку и, наклонившись, зашипел в лицо:

— Ты мне все испортила. Из-за тебя клиенты не хотят со мной работать. Лика продала свою долю в компании какому-то мудаку тоже из-за тебя.

— Паша, при чем здесь я, если Лика решила, что не хочет с тобой работать?

— Это ты ей рассказала про наш развод и про то, что не беременна. Зачем ты это сделала, я тебя спрашиваю? Кто тебя просил рот открывать? — Паша говорил все громче, и с каждой фразой его голос становился все визгливее. — Теперь у меня все разваливается. Ты ушла, Лика ушла, с кем мне работать? Квартиру мою забрала, дрянь.

— Паш, ты, похоже, помешался за то время, что мы не виделись, — я старалась говорить спокойно, но совсем сдержаться не получалось, и тоже начала повышать голос — сколько злобы, оказывается, вызывал во мне этот человек. — Квартира куплена мной в ипотеку, оформлена на мое имя, и согласно условиям брачного контракта, после развода остается у меня.

— Ты не забыл, Паша, как сам настаивал на пункте о раздельном владении имуществом в контракте? Теперь квартира моя, в точном соответствии с твоими пожеланиями, — мстительно пропела я.

— Это мы еще посмотрим. Я найду способ отобрать у тебя свое, будь уверена. А моя компания, а? — зарычал бывший муж и опять дернул меня за руку. — Как ты посмела продать свою долю какому-то уроду?

— Паша, ты точно не в своем уме. Ты ведь выкупил мою долю, и теперь она твоя.

— Нет, Дуся, твоя подружка Веретенникова обстряпала все так, что твою долю купила сторонняя компания. И эта идиотка Лика продала свою часть им же. Обобрать меня решили, две стервы?

Я смотрела в перекошенное злобой лицо, нависающее надо мной, и думала не о том, что мне должно быть страшно — поздний вечер, безлюдная площадка и неадекватный мужчина, бросающийся в меня обвинениями.

Вместо этого я думала о том, как могла столько лет быть рядом с ничтожеством? Что заставляло меня смотреть на него через розовые очки, не видя очевидного — его подлости?

Почему не замечала, что живу с негодяем и трусом, не способным нести ответственность за свои поступки, зато готовым обвинять в своих ошибках кого угодно, кроме себя?

— Паша, — произнесла я, снова пытаясь отступить в сторону, — я с тобой полтора года не виделась, и хочу и дальше жить в том же режиме. Исчезни из моей жизни окончательно и навсегда.

— Ну, нет, дорогуша, я не затем в эту глухомань тащился, чтобы уехать с пустыми руками. Ты вернешь мне долю в компании, поняла? — бывший муж вдруг начал дергать меня за рукав, как капризный маленький ребенок дергает маму, требуя купить ему игрушку. — Ты сейчас же позвонишь своей суке Веретенниковой, велишь аннулировать сделку и вернешь деньги, которые получила. Поняла меня?

— Пошел. К